Что тут ответишь? Я подавленно молчала, все тянула на себя простыню. Обнаженный Мезенцев покосился в сторону Настоятельницы.

— Мне хоть одеться можно? — поинтересовался он подчеркнуто спокойно.

— В этом нет необходимости, — так же невозмутимо, будто и не происходило в комнате ничего необычного, ответил Самойлов. — Ты ведь знаешь почему?..

Петр кивнул и демонстративно устроился рядом со мной. Подтянул повыше подушку, откинувшись на высокую зеркальную спинку широченной кровати. Аккуратно, чтобы не оголить меня, закутавшуюся в материю, как куколка в кокон, выпростал уголок простынки и прикрыл низ живота. Все это он проделал подчеркнуто спокойно и неторопливо. Словно бы и не были мы сейчас в ситуации совершенно немыслимой.

— Ты что с ней сделаешь? — закончив свои манипуляции, кивнул Мезенцев в мою сторону.

— С ней? — переспросил Вячеслав Михайлович. — Вот это я понимаю, истинный джентльмен… В первую очередь думает о даме, а о себе даже не вспоминает… Не беспокойся, Петро, с ней все будет в порядке…

Только теперь, оправившись от первого шока, в который ввергло меня их нежданное вторжение, я решилась заговорить. В конце концов, по какому праву в мою спальню кто-то врывается среди ночи, почему кто-то смеет заглядывать в мою постель? Я — свободный человек и занимаюсь чем захочу, с кем захочу и когда захочу.

— А что вообще тут происходит?

Мне очень хотелось верить, что мой голос звучит громко и грозно. Хотя, вполне возможно, он слышался лишь жалким писком.

— Погодите, Виолетта Сергеевна, — небрежным движением руки остановил меня Самойлов. — С вами мы поговорим чуть позже. А пока пообщаемся с вашим возлюбленным…

Я почувствовала, что рука Мезенцева успокаивающе коснулась меня.

— Не вмешивайся, милая, — мягко и ласково сказал он. — Ни во что не вмешивайся, что бы здесь ни происходило. Если он сказал, что ничего плохого тебе не сделает, значит, не сделает. Вячеслав порядочная сволочь, но всегда держит данное слово.

Ничто не изменилось в лице Самойлова, когда он услышал столь сомнительную характеристику в свой адрес. Он не усмехнулся насмешливо, не прищурился со злобой, не скривился презрительно. Просто выслушал оценку и проигнорировал ее, словно даже не заметив.

Вячеслав Михайлович прошел к стулу, на спинке которого висел пиджак начальника охраны, отодвинул его подальше от заметно напрягшихся ног Мезенцева и уселся. Заглянул за отворот висящей одежды, извлек оттуда большой пистолет. Повертел, осматривая, да так и оставил его в руках, небрежно поигрывая им, пощелкивая каким-то рычажком, расположенным сбоку, под большим пальцем. А сам глядел только на Мезенцева, старательно избегая даже покоситься в мою сторону, хотя мы с Петром и лежали рядом.

— А я ведь всех предупреждал заранее… — напомнил Самойлов. — В том числе и тебя.

— Предупреждал, — не стал отрицать Мезенцев. — И я знаю, что ты сейчас со мной сделаешь… Только прошу тебя об одном, — он замялся, не зная, как сформулировать свою просьбу. — Надеюсь, ты это выполнишь — все же мы с тобой давно знакомы…

Самойлов усмехнулся, всем своим видом показывая, что знает, о чем пойдет речь.

— Если это не пойдет вразрез моим планам, то я это выполню, — тем не менее предоставил Мезенцеву возможность высказаться.

Тот взглянул ему прямо в глаза.

— Думаю, что не пойдет. Прошу тебя только об одном: не сейчас и не здесь…

Он еще не закончил говорить, а Самойлов уже качал отрицательно головой, по-прежнему улыбаясь своей коварно понимающей улыбкой.

— Нет, Петро, нет и нет. Это исключено. Именно здесь и только сейчас.

Я почувствовала на себе взгляд Мезенцева. Повернула голову и увидела в его глазах столько адресованной мне любви, нежности, сочувствия…

— Прости, милая, что так получилось, — ласково сказал он. — Сама понимаешь, что я этого не хотел. — Потом повернулся к Самойлову и по-прежнему спокойно произнес — Ну так не тяни! Начинай!

Простынка, которой он прикрывался, сдвинулась, обнажая его. Тогда я, уже немного успокоившись, словно пришла в себя после шока. В конце концов, мы здесь вдвоем. Пусть я не понимаю, о чем они говорят, пусть я вообще ничего сейчас не понимаю. Но мы здесь вместе, и я тоже виновата в том, за что сейчас в одиночку расплачивается мой любимый человек.

Когда я это поняла, решительно и демонстративно подвинулась к Петру, прижалась, укутала материей. Петр ласково провел ладонью по моим волосам.

— Ах, как это трогательно, — ёрничая воскликнул Вячеслав Михайлович, делая вид, что утирает слезу. — Право же, я сейчас разрыдаюсь…

Мезенцев проигнорировал его выходку.

— Тебе, Слава, и в самом деле никогда не понять людей, которые испытывают муки совести и которые настолько запутались в этой жизни, что для них смерть может превратиться в избавление…

В этот миг лицо Самойлова как будто передернула болезненная судорога. Правда, уже в следующее мгновение оно опять приняло все то же снисходительное, сочувствующее выражение превосходства, с которым он и дослушал Мезенцева до конца.