Но что толку в его вопросе, если гетман прав в главном — казачество на Гетманщине и на Сечи переживает трудные времена, и им обоим, кошевому атаману сечевиков и гетману реестрового казачества, вскоре придется решать, чью сторону принять в войне России со Швецией. Вопрос этот предстоит решать обязательно. И ответ будет для него, запорожского атамана, не простым, поскольку единой точки зрения среди сечевиков на этот счет нет и вряд ли будет.

За русского царя стоит часть старшины и большинство старых, заслуженных казаков, принадлежащих к «знатному товариществу». Что же касается сечевиков-«гниздюков», обосновавшихся с семьями и другами-побратимами в близи Днепра и на берегах его притоков в своих куренях и на богатых хуторах, откуда они прибывали на Сечь для несения обязательной гарнизонной службы либо участия в походах, то они поголовно на стороне Москвы. Косте понятны их рассуждения, и он, как много поживший и повидавший человек, согласен с ними. Сейчас, когда между Сечью и ее соседями нет незаселенных, как когда-то, земель, когда с неимоверной быстротой обживаются некогда пустынные пространства, именуемые русскими и поляками Дикой степью, а казаками Старым полем, она не может жить сама по себе, кусая подряд всех соседей — то крымского хана, то шляхетскую Польшу, то поставивших на границах Запорожья с Гетманщиной свои крепости русских служивых людей.

Сейчас, чтобы уцелеть, нужно иметь сильного союзника, который мог бы обеспечить спокойный тыл и в случае нужды прийти на помощь. Турки далеко и магометане, поляки утратили свою силу и паписты, а московский царь единоверец и ближайший сосед — протяни руку и вот она, его Гетманщина. И если в союзнике нуждается Сечь, точно так и России необходим надежный союзник на границах с Крымом и Турцией, а им может быть только единокровное и единоверное Запорожье. А за верную службу московский царь сохранит за сечевиками их стародавние вольности, в том числе право на курени и хутора, которыми сейчас они владеют. Так было в Речи Посполитой, где реестровики были приравнены к шляхетскому сословию, так есть на царском Дону, где родовые казаки в почете, а воду мутит бегущая из России мужицкая голь да моль, мечтающая о беззаботной, веселой жизни на казачьих землях.

А что такое смешание истинных казаков со вчерашними селянами-посполитами, пожелавшими именоваться казаками, однако мало пригодными стать ими, запорожцы столкнулись, пожалуй, прежде донцов, и быстро положили этому конец. Когда в 1569 году была подписана Уния об объединении Польши и Великого княжества Литовского в единое государство — Речь Посполитую, польская шляхта получила право приобретать в Литве земли и заселять их своими людьми. В первую очередь это коснулось «пустыни Надднепрянской», как поляки и литовцы именовали граничившие с Запорожской Сечью земли бывшей Киевской Руси, пребывавшие после татарского нашествия свыше двух столетий в полном запустении и разрухе. Получая там фольварки и маетки, польская шляхта переселяла на новые места посполитых из центральной Польши, Мазурщины, Галичины, Волыни, Подолии, которые должны были обжить этот богатейший край.

Но соседство с запорожцами способствовало тому, что немало посполитых оставляло своих хозяев и бежало на Сечь, желая навсегда покончить со своим подневольным существованием и обрести вольную жизнь, где не будет ни непосильного труда, ни личной зависимости от ненавистного пана. Однако беглецы забывали две важные вещи: на Запорожье нужны были не лишние голодные рты, а доблестные «степные лыцари», и если за крышу над головой и кусок хлеба платят потом, то за право быть вольным человеком — кровью и самой жизнью.

Прежде беглец зарабатывал на жизнь себе на клочке своей земли и панском поле, а теперь деньги на оружие, одежду, горилку нужно было добыть в бою. Но разве привыкший ходить за плугом или пасти отару, крестьянин мог воевать, как надлежит истинному лыцарю-запорожцу? Не просто махать саблей или палить невесть куда из мушкета, а сражаться один против пяти в поле, атаковать один троих в морском бою, когда что ни казачий выстрел — то вражий труп, что ни взмах сабли — чужая голова с плеч?

Чтобы стать таким удальцом, будущий запорожец с юных лет воспитывался на Сечи, пребывая «молодиком» при полноправном казаке «сечевого товарищества», учась у него боевому мастерству и постигая законы и обычаи степного лыцарства. Но прежде чем стать «молодиком», юноше необходимо было обучиться грамоте как минимум в бурсе, хотя предпочтение отдавалось выпускникам Киевской братской школы и школы Киевско-Печерской лавры, а после их слияния в 1632 году Киево-Могилевской академии [16] . Прежде чем брать в руки оружие и посвятить свою жизнь борьбе за веру православную и свободу неньки-Украйны, нужно было знать, кто и почему ее враги, в чем их сила и слабость, понять, как добиться победы над ними с наименьшими для себя потерями. Острая сабля в крепких руках — одно, а когда саблей управляет умная голова, ее сила возрастает во много раз и заставляет недруга бояться тебя еще до того, как ты ее обнажишь.

Именно бывшие «молодики» через несколько лет обучения и личного участия в ряде походов становились членами сечевого «черного товарищества», а некоторые затем заслуживали честь оказаться в рядах «знатных товарищей» [17] и сечевой старшины. Знающие иноземные языки, не испытывающие затруднений при Чтении карт и чертежей, перенявшие опыт бывалых казаков в ведении пушечного, ружейного и рукопашного боя, изучившие направления морских течений и расположение прибрежных отмелей, знакомые с «розами ветров» многих участков Черного моря, Читающие следы в степи и плавнях, они были своими в море и на Реках, в Старом поле и днепровских лиманах. А привитая с юных лет гордость за принадлежность к степному рыцарству заставляла их высоко нести его честь и приумножать славу, не позволяла Ничем запятнать или унизить почетное имя сечевика. Не было на крайне ни единого гетмана, командуй он казаками русского или польского берегов Днепра, не побывавшего в свое время запорожцем, все мало-мальски известные полковники-реестровики и старшины Гетманщины прошли сечевую школу, многие знатные светские и духовные особы на Украине, в Литве и Польше с благодарностью вспоминали полученную в Запорожье закалку и привитое им чувство боевого товарищества-побратимства.

Ничего этого — ни боевого умения, ни духа истинного казака — не было у прибывающих на Сечь вчерашних селян-посполитых, так и остающимися ими в душе, сколько не надень на себя казацких жупанов и не нацепи сабель. Быть настоящим казаком — это значило иметь высочайшее состояние духа и быть готовым к тяжелейшему и опаснейшему воинскому труду, и тому, кто видел в казачестве лишь возможность избавиться от работы на земле, не суждено было им стать. Чтобы не лить пот на ниве или свести личные счеты с ненавистным панством, существовали другие люди — лесные шиши и степные тати, ничего общего не имевшие со степным лыцарством, берегущим христианство от мусульман, православную неньку-Украйну от папства и униатства, а славное казачество от любых ворогов, откуда бы они не явились.

Вот почему на Сечи принимали к себе не всех подряд, стремясь уберечь свои ряды от ненужных казачеству, а то и чуждых ему людей. Естественно, это не нравилось любителям привольной жизни, не желающим платить за нее ни потом на земле, ни кровью в военных походах, и однажды они попытались создать собственную Сечь при впадении речки Тешлык в Южный Буг. Избрав себе гетмана, назвавшегося Адамом Тешляком, они вначале подняли один из бессмысленных из-за малочисленности и плохого вооружения его участников бунт против своих бывших панов, а когда их не поддержали ни казачество, ни окрестное селянство, занялись обычным разбоем, не делая разбора ни между украинскими и польскими купцами, ни между православными и католиками с униатами. Но когда новоявленные «сечевики» начали грабить даже казаков-чумаков, это переполнило чашу терпения запорожцев, и они, защищая славное имя «сечевик», сами разгромили «Тешлякскую Сечь», разделавшись с ее обитателями, как со своими злейшими врагами, так, что навсегда отбили у посполитых желание именовать себя гордым именем степного лыцаря.