— Не смотря на то, что президент позволил себя арестовать, он сделал это в ответ на угрозу бомбардировки дворца Мирафлорес, где скопились тысячи его сторонников, включая мирных граждан из беднейших слоев населения. Наш президент сделал этот прискорбный для нашего народа шаг, не желая рисковать жизнями венесуэльцев, и без раздумий жертвуя ради них самим собой. Так поступают герои. Так поступил бы наш освободитель Симон Боливар. Венесуэльцы не верят, что их несгибаемый Уго отрекся от них и добровольно сложил с себя полномочия. Мы не верим в эту ложь, пусть даже подтвержденную главой католической церкви монсеньором Веласкесом. Епископ сделал это в присутствии путчистов. Поэтому мы его не осуждаем. Мы ревностные католики и верим в то, что Бог не оставит венесуэльцев без их лидера. Того, кто подарил им надежду. Кто заявил, что не позволит приватизировать стратегические отрасли и ресурсы нашей экономики, кто дал землю бесправным в недавнем прошлом кампесинос, [19] кто печется об образовании и медицинском обслуживании жителей «ранчос»…

Отправлять спецназ на базу ВВС на острове Орчила не понадобилось. Возмущенные бедняки и верные президенту национальные гвардейцы высыпали на улицы. Массовое неповиновение вынудило путчистов пойти на попятную и освободить президента.

Однако Чавес не забыл верноподданнической риторики Кальдерона, хотя и не доверял своему однокурснику по военной академии в Баринасе до конца, ведь в отличие от него, сына сельского учителя, Диего был выходцем из семьи богатейших латифундистов. А значит, ему всегда было, что терять…

При всем при этом Диего всегда претендовал на лидерство. Во всем. В учебе, в законспирированной организации молодых офицеров, в бейсбольной команде… Лидерство любой ценой, для достижения которого в чрезвычайных условиях допустимо предательство. Ведь предательство можно трактовать как угодно. Заказные историки могут вылепить народного мессию даже из изменника.

Как-то в курсантские годы Диего сепаратно договорился с питчером бейсбольной команды соперников, чтобы тот запорол несколько подач кряду. Мнение игроков после выигранного матча разделилось примерно поровну. Половина считала, что победителей не судят, другие предпочли бы выиграть честно. Чавес был в числе последних. Он уговорил команду переиграть. Поединок был проигран. Уго плакал в раздевалке, а Диего победоносно взирал на происходящее со зрительских трибун, надменно торжествуя от своей правоты. Он сказал, что отказался играть в составе сборной по принципиальным соображениям. Уже тогда он частенько цитировал формулу английского лорда Пальмерстона: «У Британии нет постоянных союзников, у Британии есть лишь постоянные интересы», взяв ее на вооружение и сделав руководством к действию…

После возвращения Чавеса во власть в 2002-ом дон Кальдерон занял высокий пост в армии. Однако не прошло и нескольких лет, как он стал яростным оппонентом президента. Почему? Во-первых, потому что Чавес объявил об угрозе вторжения со стороны США и сделал своей опорой неподготовленных резервистов, недальновидно обидев тем самым кадровых военных, а во-вторых, Диего Кальдерон почувствовал слабость своего патрона, ополчившегося на весь белый свет. Почувствовал после того, как Чавес закрыл оппозиционные телеканалы и разогнал митингующих, применив силу. Он оценил действия президента, как агонию и снова вспомнил любимую поговорку лорда Пальмерстона о непостоянстве политического ландшафта.

Диего Кальдерон, пользующийся огромным авторитетом в армии и прослывший в народе сторонником президента, поддержал митингующих против отзыва лицензий частных телеканалов. Если ему не суждено было стать лидером правящей партии, он мог превратиться в лидера оппозиционной элиты, что тоже сулило неплохие дивиденды. В глазах масс, а в представлениях профессиональных политиков народ именуется исключительно массами, Кальдерон стал обиженным, и ни кем бы то ни было, а неблагодарным Чавесом, позабывшим о том, кто вызволил его из лап путчистов.

Сняв с себя генеральский мундир, Диего Кальдерон раздавал интервью теперь уже в окружении людей с туловищами из картонных телевизоров, геев, лейсбиянок и тех, кто не мог смириться с запретом на телесериалы, считая, что отказаться от просмотра мыльных опер может только сумасшедший. Интервью Кальдерона были похожи на программные речи:

— Вы ведь знаете, я всегда защищал президента. Но теперь, когда я вижу его перерождение, я не могу больше молчать. Теперь это другой Уго. Тот Уго, которого я знал, не запрещал инакомыслие и стоически выслушивал критику. Тот Уго не цеплялся за власть. Тот Уго не приказывал стрелять в свой народ резиновыми пулями только за, то, что люди хотят смотреть не передачу «Алло, президент», где вместо профессионального шоумена нас часами развлекает клоун в красной рубашке, которого они выбрали президентом, а историю аристократки, влюбленной в простого рыбака…

Президент слушал телевизионные обращения бывшего соратника, перехватившего инициативу, вынужденно оправдываясь перед населением:

— Приказа применить силу не было. Это было ответной мерой на провокации со стороны митингующих. Министр внутренних дел предоставил мне сведения о готовящихся террористических актах и засылке в страну диверсионных групп из соседней Колумбии для дестабилизации обстановки…

Ситуация накалилась до предела. Нагнеталась истерия. В воздухе пахло гражданской войной. Чавеса вынуждали играть в Наполеона времен агонии и ежеминутно твердить о готовящейся интервенции, не давая сосредоточиться на реформах, путая мирные планы и навязывая имидж непримиримого ястреба с индейским пером в густой черной шевелюре. Это было сделать относительно легко, ибо он был бойцом по природе и всей душой жаждал открытого столкновения, превратившись в воинствующего трибуна обездоленных и глашатая антиглобалистов:

— Венесуэла будет сражаться за свою независимость до последней капли крови, как это делали кубинцы под руководством Фиделя и Че. Родина или смерть!

Сверхдоходы от продажи нефти вместо строительства жилья, школ и мостов тратились в основном на переоснащение армии и полиции, что дало повод для обвинений режима в милитаризации экономики. Прямолинейность президента, отсутствие в характере бывшего десантника дипломатической изворотливости родили несколько реплик и шагов, за которые тут же уцепились правозащитники и оппозиция. Чавес призвал народ готовиться к партизанской войне и штудировать труды Че Гевары, предложил свои посреднические услуги в освобождении заложников из рук колумбийских повстанцев, дискредитировавших себя наркоторговлей и похищениями иностранцев, и … в очередной раз объявил гомосексуализм преступлением против человечества… Правозащитники, казалось, только того и ждали: «Социализм есть химера, противоестественная человеческой сути, Чавес толкает свой народ в бездну кровопролитной войны!» Теперь Чавеса можно было приписать не только к узурпаторам, но и к ксенофобам, гомофобам, параноикам, шизофреникам и людоедам…