Он добровольно согласился на этот полет - еще до того, как Энгус предложил другую возможность. Сказав «Я полечу», Дэйвис принял угрозу мутации: он обрек себя на уничтожение, которое было страшнее гибели. И Вектор сделал то же самое. С той поры их связывало нечто большее, чем дружба. Затем все изменилось. Энгус назначил им новые роли в невообразимо сложном и смелом плане. Отныне их судьбы зависели от многих переменных, которые не поддавались контролю. Задачи были настолько опасными и трудными, что Дэйвис терял дыхание, когда думал о них.

Его разрывали противоречивые эмоции. Воздушный шлюз мог вмещать до десяти человек, но Дэйвис не находил себе места. Ограничения скафандра не давали выхода напряжению, которое нагнеталось его повышенным метаболизмом. Если бы не беседа с Вектором, им овладела бы паника.

Разлука с Морн бередила душу. Время от времени тоска о ней превращалась в ноющую боль, словно ему ампутировали конечность. Она выполняла свою миссию: давала свидетельские показания о преступлениях против человечества. Будучи копом, она не скрывала правды, хотя тем самым наносила себе вред. От ее показаний зависело будущее цивилизации. И Дэйвису хотелось поддержать свою мать: встать рядом с Морн, помочь ответить на вопросы, вбить истину в головы тех, кто усомнился бы в ее словах.

Тем не менее другая часть ума требовала полной концентрации внимания на предстоявшей операции. Изобретательность Энгуса приводила его в восторг. План Термопайла породил в сердце Дэйвиса неудержимое желание сражаться - упрямое стремление, которое он никак не мог воплотить в реальность. Подобно директору Доннер и капитану Юбикве он был нацелен на бой с врагами человечества. Ему хотелось стрелять, наносить удары и бороться за выживание людей. Он с первых дней зачатия был приучен к таким немыслимым крайностям, что просто не мог обходиться без действий.

Тем временем глубинный пласт его сознания - возможно, генетический разум - трепетал от ужаса в ожидании неотвратимой встречи с амнионами. Опасность, которой он подвергал себя, превосходила по масштабам любой кошмар. Если амнионы, изучив его, достигнут поставленных целей, то человеческая раса окажется на грани гибели. Острый страх этой части ума грозил лишить его мужества. О Боже! Как было бы просто, если бы они с Вектором сдались врагам и приняли то, что их ожидало. По крайней мере, они примирились бы с отчаянием. А так…

Очевидно, Вектор чувствовал то же самое. Он по привычке шутил, однако его синие глаза потемнели от печали и страха.

– Я рад, что не остался один. Мне, конечно, хочется стать спасителем человечества, но я не думал, что это будет настолько страшно.

Он смущенно пожал плечами.

– Мне кажется, нам было бы легче, если бы мы просто сдались.

Дэйвис внимательно посмотрел на спутника.

– Надеюсь, ты этого не сделаешь?

Если Вектор откажется от борьбы, с Дэйвисом будет покончено. Он не справится с экипажем «Затишья» в одиночку.

Шейхид отвел взгляд в сторону и вяло ответил:

– Я полагаю, в героическом самопожертвовании есть что-то привлекательное. Приняв мученическую смерть, мы спасли бы Сака-Батор, станцию полиции и половину планеты. Мы вошли бы в легенды наших современников.

В его голосе появились сардонические нотки.

– Нам же предстоят метания и беготня, молитвы к Богу о выживании и бой, который мы не сможем выиграть. Вряд ли Энгусу удастся приостановить нашу казнь - даже при всем его желании. План Термопайла чертовски ненадежный. Он может развалиться из-за сотен мелочей.

Вектор огорченно вздохнул.

– Мы будем бегать, суетиться и выпрашивать секунды на отсрочку. Разве это благородно? О нас не сложат легенды, если мы не примем смерть с достоинством.

Дэйвис нахмурился.

– Надеюсь, ты не путаешь достоинство с трусостью?

При мысли о том, что Вектор может бросить его и Диоса в беде, у него защемило в груди.

– Неужели ты откажешься от борьбы и без сопротивления превратишься в мутанта?

Вектор развел руки в стороны.

– Черт! Дэйвис пойми, я всегда отказывался от борьбы. Мне трудно вспомнить, когда я в последний раз сопротивлялся чему-то. Разве что гравитации.

Он пристыжено фыркнул и попытался объяснить свою позицию:

– Когда копы прикрыли мою работу в «Интертехе», я мог бы броситься в бой. Средства массовой информации раздули бы скандал и сделали меня популярной личностью. При определенной ловкости я успел бы рассказать о вакцине и отменить запрет на мои исследования. Хотя затем меня бы уничтожили.

Похоже, пример Морн не давал ему покоя. Он как никто другой понимал, какие последствия могло вызвать ее выступление перед Советом.

– И даже если забыть о вакцине, я все равно мог бы жить по-человечески, - продолжил Вектор.
– Мне просто не следовало связываться с Орном Ворбалдом. Я знал, что он был негодяем. Если бы у меня хватило мужество отказать ему, я не превратился бы в нелегала и не примкнул к Нику Саккорсо.