Шрифт:
Матерные слова, произносимые тихо, представляются мне в русской речи чем-то инородным. Как кошачий мяв под водой.
Мужские голоса замолкали, стали слышны женские…
– А кто там возле гроба – молодая плачет?
– Подружка еще со школы. Говорят, замуж за него хотела, а он десять лет канитель разводил.
– Ну так у него Шантолосова была. Слышали, наверное?
– Слышала. Но, говорят, Шантолосовой он не очень-то и нужен был. Так, воронку подставить, когда засвербит. Эти богатенькие бл…ди…
Кумушки оглянулись на меня и примолкли.
Я отыскал глазами Константинова.
Антон Иваныч выглядел как огурчик – черный костюм, черная рубашка, черный галстук. На лице – трагизм, уверенность в себе и чувство собственного достоинства.
Я подошел:
– На меня сегодня было покушение.
– На вас? – удивился он. – Когда? Где?
– Ночью. На сорок втором километре Приозерского шоссе.
– Стреляли?
– Нет. Все как в предыдущих случаях. Спровоцированная автомобильная авария, вылет с дорожного полотна. Машина вдребезги плюс пожар. А мне попросту повезло. Иначе бы послезавтра и меня следом за Карачаровым. – Я кивнул в сторону зала прощаний.
– Рад, что вы остались живы. И поздравляю! Значит, расследование движется в правильном направлении.
По толпе вокруг пронеслась волна возбуждения – все будто качнулись в сторону проезжей части. Я оглянулся. Это прикатила Полина. Она как раз расплачивалась с таксистом. Потом выбралась из машины. Одетая в темное, с черной косынкой на смоляных волосах, с букетиком белых и желтых хризантем, она показалась мне беззащитной и жалкой, как подраненная птица. Прижав худенькими ручками букетик к груди, она двинулась к дверям зала прощаний, прямая, будто в позвоночник ей вогнали лом. На ходу она бросала по сторонам быстрые взгляды, и я счел за лучшее показаться ей на глаза, иначе бы ее поведение показалось присутствующим как минимум странным, если не сказать хуже. Увидев меня, Полина едва не улыбнулась – я физически ощутил, с каким трудом она справлялась с мышцами лица. Но – справилась…
– Вы на поминках будете? – спросил Константинов.
Он все еще стоял рядом со мной и тоже смотрел на Полину. В какой-то момент чувство собственного достоинства на его лице сменилось жалостью к самому себе, но, переведя взгляд на меня, он снова превратился в неприступную крепость на направлении главного удара.
– Да, обязательно.
– Там и расскажете про вашу аварию.
Полина скрылась в дверях.
Я не пошел следом и не пронаблюдал за ее встречей с родственниками покойного. Зачем? Вряд ли это дало бы дополнительную информацию для подтверждения версии, которая сложилась у меня, пока я дремал в вагоне монорельса.
Потом Полина вышла из зала прощаний и направилась прямо ко мне, я снова глянул на Константинова.
Его физиономия была непроницаемой.
Полина приблизилась, и мы обменялись церемонными поклонами. Казалось, все вокруг разглядывают меня. Ведь наверняка многие из них уже знали, что смертью директоров занимается частный детектив, а те, кто еще не знал, скоро узнают.
– Не подхватите меня, Максим? Я сегодня без машины.
– Я – тоже, – сказал я.
Тут же влез Константинов:
– Я с удовольствием предложу вам свою, Полина Ильинична.
По лицу Полины можно было легко увидеть, где она видела АНТа-25 вместе с его машиной, поэтому теперь влез я:
– А меня не возьмете вместе с собой?
Полина наконец сообразила, что нельзя так открыто выражать свое отношение к человеку, и лицо ее обрело выражение, смахивающее на доброжелательность.
– Да, Максим, разумеется, – сказал Константинов.
Тон его был мягок и приветлив. В нем не было ничего похожего на змеиное шипение, которое он должен был издавать сейчас, если бы не умел справиться с собственной сутью.
Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и обернулся. На меня смотрела Марьяна Ванжа. Ей бы тоже сейчас подошло змеиное шипение.
Я ответил не менее пристальным взглядом, говорящим, что во имя конспирации мы не должны демонстрировать близость наших отношений. И вообще я тут по делу, а не ради удовольствия…
Не знаю, поняла ли она, поскольку продолжить молчаливое общение соратников нам не дали.
У входа в зал прощаний возникла легкая суета. Народ начал перемещаться к стоящим неподалеку автобусам с траурными лентами на флагштоках. Из дверей морга появились люди с венками в руках. «Дорогому сыночке от безутешных родителей»… «Карачарову от одноклассников»… «Георгию от коллег по работе»… И прочие подобные рекламные слоганы, долженствующие пустить пыль в глаза окружающим, душе покойного и самому Творцу нашего мира. Наверное, чтобы он не разглядел за траурными лентами, в какую гадость превратилось то, что он создавал целых шесть дней, и те, за кого он-сын страдал потом на Голгофе. Потому, наверное, все траурное у нас и выкрашено в черный цвет: за такой повязкой ничего не разглядишь – ни добра ни дерьма…
Потом из дверей появились дюжие молодые люди, несущие гроб, и я понял: похороны перешли в активную фазу.
51
Хоронили Георгия Карачарова на Северном кладбище.
Я стоял в сторонке, наблюдая за происходящим. Как истинный правоохранитель в художественных фильмах… Марьяна ко мне не приближалась – судя по всему разобралась в моих немых намеках. Сейчас она о чем-то беседовала с директорской секретаршей Еленой Владимировной Пименовой, и эта парочка весьма смахивала на маму с дочкой.