Шрифт:
— Комбат наш. Да вы его должны были приметить, он старшим в Москву за молодежью ездил…
— Здоровый такой, с усами?
— Во-во, с усами… Как, Ананьич, с усами?
— Ну тебя… Лучше про Москву поинтересоваться, раз не спим…
Сметанин посмотрел в окно; отсюда, со второго этажа, был виден слабо освещенный луной заснеженный двор перед казармой, забор, коттеджи военного городка с темными окнами, редкие фонари.
Где-то далеко в городе, на перекрестке одной из городских улиц, поднимающихся по холму вверх, мигал жёлтым светофор…
— Холодно в казарме что-то, — пожаловался Расул. — Топить лучше надо…
— Привыкнешь, — сказал Золотое. — Мы для тебя у Иванова второе одеяло попросим… Он даст…
— А у меня в Москве, — дожевывая оладушку, сказал Градов, — считай, всю осень баба была…
— Ишь ты какой! — Золотое покачал головой. — Неужто баба?
— Баба! — Градов оглядел солдат с гордостью. — И такая, я вам…
— Это жарче, чем в казарме, — перебил его Золотое.
— Кончай базар, связь! — хрипло крикнули из расположения роты.
2
Короткими перебежками «справа по одному» бежали от сосновой рощи по неглубокому снегу пустыря к высокой железнодорожной насыпи.
У Сметанина в руках был новенький автомат, больше похожий на игрушку — мальчишечью мечту, чем на оружие, которым можно убивать. Сергей не хотел, неумело волоча автомат, ползти по снегу, поэтому все движения, показанные в начале занятий Ивановым, он выполнял старательно.
На первом перекуре Иванов сказал:
— Похвалы заслуживают действия рядового Сметанина… С него должны брать пример солдаты первого года службы…
Сергей переглянулся с Ярцевым и пожал плечами.
Иванов посмотрел на свои часы, купленные недавно на деньги, сэкономленные с сержантской получки. До обеда оставался час, надо было заканчивать занятия, чтобы солдаты успели почистить автоматы.
— Завязывать пора! — закричал Золотов, который все занятия шел позади взвода шагом.
Если от батальона нужно было выставить на соревнования в части бегуна, или автоматчика, или радиотелеграфиста, то посылали Золотова. Он почти всегда побеждал и не только потому, что хорошо бегал, работал на телеграфном ключе и был отличным стрелком (обычно на ночных стрельбах он первой очередью разбивал лампочку светящейся мишени), но ещё и потому, что чувствовал в себе неутолимую жажду побед.
Он хотел, чтобы и взвод, в котором он служил и где командиром был Марат Углов, его товарищ по детскому дому, стал лучшим в части. Кроме того, Андрей Золотов слышал однажды, как Нина Васильевна уговаривала Марата подавать документы для поступления в военную академию, а в академию из части отпускали только командиров отличных подразделений. Андрею казалось, что Иванов не тем и не так занимается с молодыми солдатами и что с таким сержантом взвод никогда не будет отличным.
Иванов подошел к Золотову.
Каждый раз, когда надо было приказывать Золотову, Иванов чувствовал, что не может заставить себя приказывать так, как положено. Ему приходилось продумывать про себя всё то, что он хотел сказать, но почти каждый раз произносились не властные, решительные — командирские — слова, а другие: вялые, заискивающие. В ответ Золотов обычно усмехался.
— Ты молодежь не отвращай, — тихо сказал Иванов.
— Глупостями занимаемся…
— У нас по плану тактика.
— Тактика, тактика! Ты соображай, что со связистов на учениях требуют, — связь! А мы салаг как стрелков натаскиваем. Тактика!..
— Планы не нами составлены…
— Солдат-связист нужен, а не план!.. Я и взводному сегодня скажу… А то раскиснут… Раскиснут, говорю, на учениях салаги!
Из-за поворота, от сосновой редкой рощи послышался надрывный гудок паровоза. Дым сливался с низкими серыми облаками. Перед собой паровоз толкал платформу с красным гробом, усыпанным еловыми ветками. На платформе стояли железнодорожники в форме, без шапок, женщины в чёрном.
Сметанин опустил голову.
«Для чего же все это? Для чего я родился и живу?.. Для чего эти роща, небо, паровоз?.. Все кончается…»
— Курить есть? — подтолкнул Сергея Панкратов, солдат второго года службы.
Шапка была сбита у него на затылок, некрасивое крупное лицо возбуждено.
Сметанин протянул ему сигарету.
— Должно быть, машинист был, — кивая на платформу, быстро заговорил Панкратов. — Это уж точно!.. Я знаю… У нас в депо тоже машинистов так хоронят. — Он выпятил толстые губы и прогудел: — Уууу… Батю в тот год хоронили, — сказал он тихо. — У него на перегоне под самой Казанью… сердце разорвалось… Я хоронить ездил… Отпуск дали…