Шрифт:
— Какую еще там истину?!
— А ту, что Глеб Бородаев не виноват, — сказал я. — Он освободил в тот день Племянника Григория из подземелья. А вы с братом, студентом юридического факультета, опять его там замуровали. С Глеба Бородаева обвинение снимается полностью! — Я объявил об этом, как бы завершая допрос.
Но не может быть победителя без побежденного.
— Зачем мне все это было нужно? — вскричал побежденный Покойник.
— Тоже в президиум захотел, — беззлобно и уверенно ответила ему Наташа. — Но самое скверное, что ты попытался ославить невинного, чтобы прославиться самому.
Приговор из Наташиных уст был для Покойника «вышкой». С ненавистью, однако, он взглянул не на нее, а на меня. Я выдержал этот взгляд с плохо скрываемым мужеством. А Глеб неожиданно разрыдался. Он слишком долго молчал — и потому рыдания были бурными. Наташа притянула его к себе… Я сумел защитить Глеба — и лучше бы она притянула к себе меня. Угадав это желание, Наташа легко и даже, не побоюсь сказать, нежно прошептала мне в самое ухо:
— Тогда ты по праву его обвинил, а сегодня — по праву оградил…
— Равновесие получается!
— Не равновесие должно быть, а справедливость!
Она первый раз — но надеюсь, что не последний — прижалась прямо к левому моему плечу. Действительно прижалась, а не в моих обманных мечтах…
— Все-таки приятнее быть защитником, чем обвинителем. Адвокатом, чем прокурором! Хотя ты сегодня и виновника изобличил… — сказала она, все еще не отрываясь от моего плеча. — Но главное — защитил Глеба!
— О, поверь, я только этого и хотел…
Природа меж тем продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью: за окном была полная непроглядность.
На этом заканчивается моя вторая «Очень страшная история». Сколько их еще впереди? Это, говоря детективным языком, выяснится.
1987 г.