Письма он опустил в один ящик возле почты, чтоб они и к жильцам пришли одновременно. Тогда все — друг за другом — начнут поздравлять Михаила Михайловича и Антонину Семеновну, как бывает в дни юбилеев!

— Слушай, папу все останавливают. И благодарят! Узнали… Каким образом? А некоторые и маме жмут руку, — опять не справляясь с дыханием, прерывисто сообщил два дня спустя вечером Тима Диме. Потом взглянул на приятеля и, присев от совершенно внезапного открытия, спросил: — Это ты?

— Это письма, — ответил Дима.

— Столько написал? Один?! — Тима вскочил со стула и вновь опустился. — Операция «Письма»? Как ты сумел?

— Это же не хирургическая операция, которая длится пять с половиной часов! Если там можно суметь…

— Ты устроил папе и маме праздник. Даже маме больше, чем папе. Она очень гордится и всем объясняет, указывая на папу: «Это он… Это он!» Все оценили их труд… Я знал, что письма — большая сила. Но что такая большая… А ведь сперва мы с тобой хотели затеять игру. Помнишь? Чтоб родители нас зауважали!

— А в результате все начали уважать родителей. Пока что только твоих…

— Не беспокойся! — заверил Тима, вскочив со стула. — Я расскажу про твоих родителей всем жильцам всех подъездов.

— Если представится повод.

— Таких поводов сколько угодно. Я уверен… Просто мы не всё знаем о них. А я узнаю — и расскажу. За праздник получишь праздник!

— Наверно, о каждом из врачей, живущих в нашем доме, можно поведать многое, — мечтательно предположил Дима. Иногда (очень редко, лишь в чрезвычайных случаях!) он употреблял возвышенные слова: поведать!

Дима высек искру — и Тима начал воспламеняться:

— О каждом! Я уверен… Абсолютно о каждом. Мы возьмем и поведаем. Все узнают друг о друге — и станут друг друга уважать. Вот тебе и игра в письма! Кто мог подумать?.. А мы останемся скромно в сторонке, в тени.

— И это тоже достойно уважения, — сказал Дима.

— Ты считаешь, достойно?

— Еще какого!..

1986 г.