— Ты думаешь, ей угрожает какая-нибудь опасность? — спросил я.

— Ничего я не думаю, — ответил Карл-Юрген. — Просто я выполняю свой долг. И сейчас мой долг состоит в том, чтобы не спускать с нее глаз. Мартин, не откажи в любезности заехать в полицию и дать показания. Прощай, Кристиан! И ты, Мартин! Я спешу: еду на кладбище Вэстре.

Кристиан сидел и ждал, пока я давал показания в полиции. Потом он отвез меня домой на Хавсфьордсгате.

Снег сыпал не переставая… Мы оба молчали.

Поднявшись на лифте, я вошел к себе в квартиру. И сразу же лег в постель. Но заснуть не мог. Я лежал и глядел через окно в темную январскую ночь. А снег все сыпал и сыпал.

В ушах у меня все еще звучали обрывки услышанных за день фраз. «…Он ходит на могилу своей жены… я только схожу за книгами… сделай книксен и ступай на кухню… никто за мной не шел… я споткнулась и упала…»

Я пытался закрыть глаза. Но это не помогло, передо мной все время мелькали какие-то образы. То я видел Люси, комкавшую носовой платок, то темную челку Виктории, то суровое лицо полковника Лунде, то сумку для рукоделия маленькой фрёкен Лунде.

Сумка для рукоделия.

Пойми я тогда ее роль — как я понял это впоследствии, — я мог бы предотвратить следующее покушение. Но тогда я ничего еще не понимал. Сумка с книгами маленькой фрёкен Лунде казалась чем-то обыденным и естественным в пестрой мозаике образов минувшего вечера…

На ночном столике зазвонил телефон.

У меня заколотилось сердце. Наверно, я никогда не привыкну к тому, что телефон временами звонит по ночам. К счастью, это случается редко, но все же случается. И всегда неспроста. Такой звонок не обязательно угроза, но всегда предостережение. Значит, произошло что-то необычное.

— Это Карл-Юрген. Я тебя разбудил, Мартин?

— Нет. Я не могу уснуть.

— Мартин, слушай меня внимательно. Ты сказал, что фрёкен Лунде, отправляясь на собрание Общества любителей поэзии, взяла с собой сумку для рукоделия?

— Да, — ответил я, взглянув на часы. Была половина второго, и за окном в ночной мгле по-прежнему, не переставая, шел снег. — Точнее, это не сумка для рукоделия, просто я ее так называю. Знаешь, такой матерчатый мешочек, который завязывается двумя шнурками. У моей бабушки…

— Знаю, — сказал Карл-Юрген, — У меня ведь тоже были бабушки.

— Фрёкен Лунде не держала в ней рукоделия, — пояснил я. — У нее там были книги. Я уже тебе говорил. И сумка лежала у самого надгробия. Просто я тогда не мог наклониться и поднять ее…

Короткая пауза. Потом Карл-Юрген сказал:?

— Я ее не нашел.

— Не может быть, — возразил я, — ведь она лежала у самого надгробия…

— Ее там не было. Спокойной ночи, Мартин.

— Спокойной ночи, — сказал я.

Судя по всему, для кого-то сумочка фрёкен Лунде имела большое значение — настолько большое, что этот неизвестный «кто-то» примчался к могиле на кладбище Вэстре и взял сумку уже после того, как я унес на руках фрёкен Лунде, и до того, как спустя какие-нибудь полчаса туда явилась уголовная полиция.

Я складывал в учительской книги, когда вошел секретарь директора и сказал, что меня просят к телефону, Меня всегда раздражают люди, которые звонят в кабинет директора: в учительской ведь тоже есть телефон, и всякий, кто желает поговорить с кем-либо из преподавателей, мог бы им воспользоваться.

Этим «всяким» на сей раз оказался полковник Лунде.

— Мне надо поговорить с вами, доцент Бакке. Приезжайте сейчас же. («Рота, шагом марш!»)

— Не могу: я очень занят, — сказал я, и мой раздраженный тон вполне соответствовал моим ощущениям. В конце концов я же не рядовой, а он не мой начальник.

— Это еще что?.. — начал было он. Потом замолчал. Видимо, до полковника Лунде тоже дошло, что я не его солдат.

— Извините, — сказал он. — Но это очень важно. Не будете ли вы так любезны приехать ко мне?

— А не могли бы вы приехать сюда, полковник Лунде?

— Нет… я… я хотел бы поговорить с вами наедине. Это очень важно, как я уже сказал. Мне… мне страшно.

На протяжении всего лишь одних суток вот уже второй член семейства Лунде говорит, что ему страшно.

А я, дурак эдакий, никогда не умел оставаться равнодушным к человеческому страху. Правда, не столько из сострадания, сколько из любопытства. Пожалуй, это не самый благородный мотив. Да и к тому же из-за этого моего любопытства я вечно попадал в переделки. И теперь, разумеется, меня ждало то же самое и, как всегда, ничего нельзя было предвидеть заранее.

Мне понадобилось всего лишь полчаса, чтобы доехать от школы Брискебю до мрачного дома полковника Лунде на Холменколлосене.

В центре города на мокрых улицах таял грязный снег. Но от Сместада я ехал по твердому белому насту.

Полковник Лунде сам отпер мне дверь. Он провел меня в библиотеку.

— Садитесь! — сказал он.

«Вольно». Я сел.

Он стоял и смотрел на меня. И я вдруг заметил, что этот сухой подтянутый вояка утратил прежнюю самоуверенность. Что ж, неудивительно.