Мне было неприятно жить в доходном доме с двумя маленькими детьми, потому что я воспитывалась в поместье, а здесь были хмурые и неприветливые слуги, и кухня находилась от нас далеко, и туда нужно было спускаться по шести маршам крутой лестницы и пройти два темных и длинных коридора. Во дворе, где мне приходилось стирать белье, было всегда полно кучеров, пьяных конюхов, и туда заглядывали пьяницы из таверны "Бык", находившейся рядом. Там нельзя было сушить белье и пришлось протянуть веревку под окном.

Муж вставал рано и до завтрака занимался делами. Завтракал он в семь утра. После этого он отправлялся на работу. Сначала он ходил в Дерби-Хаус, но потом стал работать в Уайтхолле. Он не появлялся дома до ужина. Мильтон брал с собой сверток с хлебом и сыром.

Джон Филлипс оставался дома целый день, выполняя данные ему Мильтоном задания. Он также писал книгу о том, как легко и быстро выучить латынь. Впоследствии эту книгу напечатал господин Ройстон. Джон начал оказывать мне знаки внимания и с удовольствием выполнял мои поручения, даже присматривал за девочками, пока я находилась на кухне, хотя и не любил детей. Но потом между нами пробежала кошка, потому что я поняла, что юноша воспылал ко мне преступной страстью, и если бы я ему это позволила, с удовольствием лег бы со мной в постель. Как-то он показал мне любовные вирши, написанные им, и признался, что в них он воспевает мои волосы, сравнивая их с локонами Береники. Я пришла в ярость и дала ему по носу, так что у него пошла кровь, и порвала поэму в клочья. Но я не очень сильно его обвиняла в распущенности: ведь он стал взрослым, а муж так строго надзирал за ним, что бедняга никак не мог выпустить пар и весело провести где-нибудь ночку! Кроме того, ему приходилось слишком много времени проводить в моем обществе, и ему было известно, что мы не очень ладим с мужем. Я боялась, что он станет строить козни против меня, но Джон не был мстительным и видя, что я не стала на него жаловаться, он тоже не распускал язык. Джон больше не пытался мне услужить, постоянно презрительно молчал и стал запираться у себя. Мне пришлось вести очень одинокую жизнь у Томсона, меня навещала только Транко. Два дня в неделю она забирала меня и девочек в дом своего мужа, где у них был небольшой садик. Там я могла встречаться с моей милой матушкой и Зарой. Иногда я виделась с младшими братьями, когда они могли оторваться от своих занятий. Матушка никогда не приходила к Томсону, потому что терпеть не могла моего мужа.

Муж писал для Государственного Совета письма на латыни, но это была только небольшая часть его работы. Он начал писать трактат, направленный против неестественного союза в Ирландии, вдохновителем которого был маркиз Ормонде. Самым главным для Мильтона было написать книгу в ответ на произведение "Портрет Его Святого Величества", над ней он работал большую часть весны и все лето. Но на него возложили сложную задачу помогать Совету в борьбе против книг и памфлетов, враждебных новому правительству. Подобных книг публиковалось громадное количество, и их можно было разделить на три категории: роялистские, пресвитерианские и книги левеллеров. [У левеллеров главным был полковник Джон Лилберн. Левеллеры разочаровались в новом правительстве. Они считали его слишком слабым и носителем старого зла. Они считали, что каждый подмастерье так же хорош, как и его хозяин, и желали уничтожить все привилегии ранга и богатства. Лилберн написал книгу под названием "Старые и новые цепи Англии". В ней он заявлял, что предводители армии, генералы Кромвель, Айертон и остальные разрушили старые цепи монархии, но они же заковали Англию в новые, более крепкие оковы. Он поднял восстание в армии, но генерал Кромвель подавил его, расстреляв одного из левеллеров для острастки остальных. (Примеч. автора.)]

Так и произошла эта трансформация: мой муж написал Areopagitica в качестве протеста против цензуры, а сейчас он сам стал вместе с господином Фростом, Главным Государственным Секретарем и Цензором.

Он должен был карать авторов, выпускавших книги без патента, и печатников так жестоко, как король Карл и пресвитерианцы даже не пытались.

Не представляю, как он примирился с собственной совестью. Я не пыталась что-либо у него узнать. Но мне кажется, что он поддерживал иезуитов, считавших, что цель оправдывает средства. Более того, он написал Areopasitica в качестве протеста против того, что ему нужно было получать патент на собственные мудрые книги у дураков. А сейчас все было по-другому. Он, мудрый человек, должен был выдавать патент на книги дураков!

Что касается ответа на книгу короля, он назвал ее Ei Konoklastes ("Иконоборец"). Мильтон честно ответил почти на все, о чем говорилось в прежней книге. Но он заявил Джону Филлипсу, что хороша любая палка, с помощью которой можно бить бешеную собаку. Он знал, что книга была подделкой, к тому же, весьма опасной, и он не постеснялся воспользоваться тем трюком, который он использовал с господином Ройстоном в отношении молитвы Памелы. Что он и сделал до того, как решил писать ответ на эту книгу.

Мильтон написал следующее:

"Существует множество подобных произведений, современных и древних. Поэты обычно старались сделать так, чтобы не вкладывать благочестивых слов в уста тиранов. Я не стану обсуждать неизвестного автора, а процитирую всем известного Уильяма Шекспира. Он показывает личность Ричарда Третьего, который изъясняется с такой же религиозной страстностью, с какой написана эта книга, как это можно видеть дальше.

"Я намеревался, - говорит король Карл во вступлении, - оказывать услуги не только моим друзьям, но и моим врагам".

Нечто подобное говорит и Ричард. Акт 2, сцена 1.

Я в Англии не знаю человека,

К кому б я более вражды питал,

Чем только что родившийся ребенок,

И за свое смиренье славлю Бога.

[Шекспир У. Ричард III. Полн. собр. соч.: В 8 т. М.: Искусство, 1957. Т. I. Пер. А. Радловой.]

Подобные высказывания можно прочитать в разных местах этой трагедии, и поэт не слишком искажал настоящую Историю. Ричард был настоящим лицемером в отношении своих привязанностей и фальшивил в отношении религии.

Во время молитв и в миру этот король не лучше остальных плохих королей, живших ранее. Но в данном случае самый худший из королей, исповедующих христианство, далеко превзошел его. Они, как нам известно, произносили собственные молитвы, или хотя бы заимствовали их у подходящих авторов. Но король Карл согласен с тем, что если вы украдете святую вещь, воровство остается воровством, и он пожелал приписать себе молитвы других людей. Он себя повел, как некрещеный и нечестивый человек, взял молитвы, обращенные к языческому богу. Кто бы мог подумать, что он не боится настоящих святых, и пожирает Святой Дух, Кто диктует и представляет нам христианские молитвы?! Он так мало сказал правды в своей предсмертной речи и не уважал ни себя, ни своих друзей, будто не помнил, что ему предстоит испытание! Он перед смертью отдал в руки епископа, провожавшего его на тот свет, в качестве реликвии, свои священные упражнения. Он передал ему молитву, которая в точности до слова повторяла молитву женщины-язычницы, которая молилась богу язычников, эта молитва была напечатана не в серьезной книге, а в легкомысленной поэме сэра Филипа Сиднея "Аркадия". Эта книга вполне может похвалиться остроумием, но ее ни в коем разе нельзя отнести к тем книгам, которые могут похвастаться религиозными мыслями и читать ее следует с большой осторожностью. Как же она может стать христианским молитвенником, особенно во времена смуты и бед! Остается посмеяться над тем, что король вел себя так трагично и не совсем достойно и так оставил этот мир, и передав своим друзьям этот сборник словно в насмешку. После публикации эта книга покроет их стыдом. Это Божья кара - они попали в настоящую западню и проявили такую глупость. Все увидели, что его книга не заслуживает ничего, кроме презрения, а это презрение относится к составленным им молитвам. Это еще раз доказывает, что он заимствовал молитвы у безбожников, поэтому обращался к нему через отравленные писания всяческих Аркадий и не смог отличить подделку от истины.