Когда, гортанное расторгнув пламя,

Мы захлебнемся в голосе твоем,

Уже клокочущем громами.

Куда ни глянь — курчавый произвол

Водоворотов, и в окно ковчега

Ветхозаветным голубем глагол

Опять врывается с разбега.

Масличное дыхание чумы

И паводью воркующая слава, —

Бежим, мой друг, покуда живы мы,

Смертельных радуг водостава!

Бежим, бежим! Уже не в первый раз

Безглавая уводит нас победа

Назад, в самофракийский хризопраз

Развоплотившегося бреда.

97

Все — только звук: пенорожденный брег,

Жена, любовь, судьба родного края,

И мы, устами истомленных рек

Плывущие, перебирая.

1926

99

Когда у вас дыханья не хватает,

Земных ветров кузнечные меха,

И даже магистерий в тиглях тает,

Не превращаясь в золото стиха,

Я не хочу добычи беззаконной:

Пусть лира задыхается в дыму —

Над умирающею Персефоной

Я покрывала не приподыму.

Что плакальщиц заломленные руки

Пред этой бездною глухонемой:

Земной ли голос плачет о разлуке,

Айдесский ли ответствует на мой?

Повремени, повремени, о лира,

Не торопись судить, не суесловь:

Мерило слова и мерило мира —

Играющая временем любовь.

И в тишине, где нас никто не слышит,

Где пеньем сфер мы сражены в упор,

Не нашу ль жизнь, как легкий пар, колышет,

Карбункулом пылая, атанор?

1926

100

Еще не кончен путь печальный,

А сердце, снова налегке,

Откалывает пляс охальный

В обросшем мясом костяке.

98

Ну что ж, стремись навстречу бури:

Да здравствует распад, разброд!

Отдай телурию телурий

И водороду — водород.

А я, от века неделимый

И равный самому себе,

Я изменю лишь облик зримый,

Не изменив своей судьбе.

И там, за гранью ночи явной —

Excelsior! Excelsior! * —

Который раз в неравноправный

Вступлю я с жизнью договор.

1927

* Выше! Выше! (лат.) — Ред.

99

Картвельские оды

101. ХЕВИС-КАРИ

Вдоль деки отвесной громады

Циклопами укреплены

Похожие на водопады

Молочные струны зурны.

Несут облака, хорохорясь,

Толпой водоносов грозу,

Чтоб глаз притаившихся прорезь

Арагвой сверкала внизу.

Ущелий бегут кривотолки,

Слюдой осыпается ложь,

Но в каждом гранитном осколке

Ты правдой нагорной встаешь,

И судорогою порфира

В праматериковом бреду,

Ощерившись, музыка мира

Застыла у всех на виду.

«Начало 1930-х годов·

102. ГУДАУРИ

Уже нельзя взбираться выше,

Не проломив хребта у гор;

Уже в самом зените слышен

Их гетеански плавный спор.

Ты ждешь: ужели без размера

Гора с горой заговорит,

100

Как беззаботная химера,

Рождая сонмы химерид?

Но, над сознаньем возникая

Из навзничь сброшенных высот,

Как Одиссею Навзикая,

Нам утро мира предстает,

Когда за диким перевалом,

Не понимая ничего,

Мы видим в блеске небывалом

Рожденье Слова самого.

«Начало 1930-х годов·

103. КАРТВЕЛЬСКАЯ РЕЧЬ

В гортанных гнездах горной речи

Не клекот спорящих орлят,

Не рокот отдаленной сечи

В сплошной ложится звукоряд.

Нет, в них, как в доломитных гнездах,

Еще и в наши дни живет

Не голос — может быть, лишь воздух

Грозой насыщенных высот,

Где вечером, в своей берлоге,

Овечий подсчитав удой,

Циклоп встречает на пороге

Не месяц, к старости безрогий,

А Эльбрус вечно молодой.

«Начало 1930-х годов·

104. ТЕБИЛИСИ

note 1

Я еще не хочу приближаться к тебе, Тебилиси,

Только имя твое я хочу повторять вдалеке,

Как влюбленный чудак, рукоплещущий бурно актрисе,

Избегает кулис и храбрится лишь в темном райке.

101

Пахнут пылью овечьей твои вековые румяна,

Под сурьмою ресниц угасает ленивый задор,

И в оливковой мгле, на подземном наречье духана,