Что ж? Амарилья кроткая моя

Умна и рассудительна, как я.

Полсотни франков нам бы надобно всего.

Но можно ль все иметь — и сердце сверх того?

Да если б Ротшильд ей сказал: «Идем ко мне…»

Она ему ответила бы: «Нет!

Я к платью моему не дам вам прикоснуться:

Ведь у меня есть друг, которого люблю я…»

И если б Ротшильд ей сказал: «А как же имя

Того… ну, словом, этого… поэта?»

Она б ответила: «Франсисом Жаммом

Его зовут». Но, думаю, беда

Была бы в том, что Ротшильд о таком

Поэте и не слышал никогда.

229

228. ЗЕВАКИ

Проделывали опыты зеваки

В коротких панталонах, и шутник

Мог искрой, высеченною во мраке,

Чудовищный баллона вызвать взрыв.

Взвивался шар, наряднее театра,

И падал в ахающую толпу.

Горели братья Монгольфье отвагой,

И волновалась Академия наук.

230

ПОЛЬ ФОР

229. ФИЛОМЕЛА

Пой в сердце тишины, незримый соловей!

Все розы слушают, склоняясь со стеблей.

Крыло серебряной луны скользит несмело.

Среди недвижных роз тоскует Филомела.

Среди недвижных роз, чей аромат сильней

От невозможности отдать всю душу ей.

Как пенье соловья в ночи совсем беззвездной

Похоже на призыв к богам подземной Бездны!

Нет — к розам, аромат которых тем сильней,

Чем больше этот гимн влечет их в мир теней!

Не сердце ль тишины теперь само поет?

Куст облетевших роз — дремоты сладкий гнет…

Безмолвье, молньями насыщенное бури,

Иль безмятежное, как облако в лазури,

Всю ночь подчинено тебе лишь одному,

Пэан, навеянный луною Филомеле!

О песнь бессмертия! Не птичьи это трели!

Ах, волшебства ее нельзя преодолеть.

Не из Аида ли исходят эти трели?

Но даже вздоха нет у роз, чтоб умереть.

И все же, без него что за метаморфозы!

Луна присутствует при том, как гибнут розы,

Уже на всех кустах они склонили стебли,

И вихрь опавших роз проносится, колебля

Траву, и без того смятенную твоей

Бессмертной песнею, незримый соловей!

231

Объятый трепетом, роняет листья сад,

Блеснув из облака, луна ушла назад.

Продрогнув в мураве пугливой и во мгле,

О лепестки, скорей прислушайтесь к земле.

Прислушайтесь: идет гроза из бездн Аида.

Сердцебиением вселенной полон сад.

Глухой удар. Второй и третий вслед восходят.

Другие, звонкие и чистые, восходят.

Плененное землей, все ближе сердце. Стук

Его все явственней в траве, примятой ветром.

Порхают лепестки. Земля уже разверзлась.

И в розах, голубых от лунного сиянья,

Богиня вечная, всесильная Кибела,

Подъяв чело, тебе внимает, Филомела.

232

ЖАН МОРЕАС

230. СТАНСЫ

Под проливным дождем я полем шел, ступая

По рытвинам с водой, где грозового дня

Поблескивала мне едва заря скупая,

И ворон сумрачный сопровождал меня.

Далекой молнии предшествовал мне сполох,

И Аквилон терзал меня своим крылом,

Но буря не могла рассеять чувств тяжелых,

Глухим неистовством перекрывавших гром.

Вассалы осени, и ясени, и клены,

К ее стопам несли листвы златую сыть,

А ворон продолжал кружиться, непреклонный,

Моей судьбы никак не в силах изменить.

231. СТАНСЫ

Лишь к мертвецам лицо обращено мое,

Я все не сговорюсь со славою своею,

Зерном моих борозд живится воронье,

Мне жатвы не собрать, хоть я пашу и сею.

Но я не сетую. Пусть злится Аквилон,

Пускай меня клеймят, пускай кто хочет — свищет:

Что нужды, если твой, о лира, тихий звон

Искусней с каждым днем становится и чище?

233

АНДРЕ ЖИД

232—235. ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ АНДРЕ ВАЛЬТЕРА

1

Нас нынче обошла весна, о дорогая,

И песен и цветов как будто избегая;

Апрельских не было совсем метаморфоз:

Нам не придется вить венки из легких роз.

Еще при свете ламп, почти безмолвно

Мы были склонены над грудой зимних книг,

Когда морским пугливым анемоном

Багровый солнца диск нас в сентябре настиг.