— А что? — задорно продолжал Илья. — Старик посердится и простит.

— Не простит, знаю я его… — возразил Ракитин. — Не простит и весь капитал на племянников отпишет.

— Ты, стало, не за девкой, за батькиной мошной гонишься? — ехидно усмехнулся Илья.

— Нет, братцы, люблю я Анку… Но как же без приданого?

— У вас, купцов, где же без приданого! — сухо возразил Илья.

Чтобы замять неприятный разговор, Егор начал о другом:

— Ваня, ты Кирюшку-поповича помнишь?

— Как не помнить!

— Встречал я его. Какой знатный моряк получился! Шнявой [138] командует.

— Кирилла Прокопьич — хороший человек, — вмешался Илья. — Мне в нем то дорого, что он солдата понимает. И хоть поповского роду, а нос, как иные прочие, не задирает. — Илья исподлобья посмотрел на Егора.

Тот покраснел.

— Три нас дружка в Навигацкой было: Кирюха, я да Тришка Бахуров. И вот судьба: изо всех троих один я не по морской части пошел.

— Где тебе! — презрительно бросил Илья. — Морская служба — суровая.

Иван поспешно перебил:

— А этот Бахуров, он где?

— При Адмиралтействе секретарем. По приему всякого припаса, до кораблей относящегося.

— Чиновная крыса, — зло усмехнулся Илья.

Аграфена Филипповна потихоньку тащила старшего сына из-за стола. Она знала, что порывы гневного настроения находят на него все чаще и чаще, и тогда он всем режет правду в глаза.

— Не трожь меня, матушка, — отмахнулся Илья. — Не моя это вина, что правда глаза колет.

Ракитин оживился, узнав, какую должность занимает Бахуров.

— Мне такой человек куда как надобен! Ты меня с ним сведи. Не пожалею угощения!

— Он и без угощения будет к тебе хорош, как узнает, что ты мой друг!

— Ну-ну… Сухая ложка рот дерет, — скептически откликнулся Ракитин.

Илья Марков, навалившись грудью на стол, пил и молчал, явно недовольный Ракитиным. Ванюшка не оправдал его ожиданий и вырос совсем не таким, каким желал бы его видеть Илья.

Илья вдруг грохнул кулаком по столу:

— Не буду в другой раз спасать! Пропадай, как собака!

Аграфена Филипповна с большим трудом увела старшего сына в каморку. Поспав часа два, Илья привел в порядок амуницию [139] и, не попрощавшись с Егором и Ракитиным, отправился в казарму, четко отбивая шаг.

А два друга сидели за столом до поздней ночи, вспоминая прошлое.

Иван Ракитин весь отдался хлопотам. Он получил участок земли на берегу Фонтанки и дал подписку поставить каменные палаты.

Ракитин метался по городу, посылал обозы за камнем, покупал бревна, разыскивал черепицу.

Артель мастеровых только что отстроила большой дом богачу-вельможе Александру Кикину. Ракитин подрядил ее на постройку русаковских палат.

Дело пошло быстро. Поднялся фундамент, росли стены. Иван писал хозяину, что палаты к осени будут готовы.

Заодно Иван строил и себе деревянный домик на Васильевском острове. Дело было выгодное: многие материалы, купленные на хозяйские деньги, вместо Фонтанки попадали на Васильевский.

Егор со смехом рассказывал брату о проделках Ракитина, не придавая им особого значения, но Илье поведение русаковского доверенного все больше не нравилось. Он не захотел поддерживать с ним знакомство. Даже ненадолго урвавшись со службы, ефрейтор слонялся по двору, выжидая, когда мать выйдет за каким-нибудь делом по хозяйству.

— Иван у нас? — спрашивал он.

— Нету, — отвечала старуха. — Проходи уж в горницу, блаженный! Чего тебе Ванюша такого сделал, что ты с ним знаться не хочешь?

— А вот не хочу, да и все тут. Гусь свинье не товарищ!

— Кто же из вас гусь, а кто свинья? — простодушно спрашивала Аграфена.

— А уж это, мамынька, понимай как знаешь! — отвечал Илья.

Осенью 1714 года Антип Ермилыч Русаков многочисленным обозом перевез в Питер жену, дочь Анну с горничной Машей Ракитиной, штат дворников, приказчиков, слуг, товары и домашнее имущество. Новый каменный двухэтажный дом со службами сразу ожил; на заднем дворе замычали коровы, заржали лошади: все обширное хозяйство купца перекочевало в новую столицу.