— Куда, бляха, деваются погоны?!

— Ты должен быть, как бррроня!

— И так далее, и так далее, как говорил Леррр- монтов!

— Говно не каменный уголь! Не надо стесняться!

— Шахтеррры масло не жрррут, а вы, бляха, жрррете!

— В садике — «золотой», в школе — «золотой», а здесь — говно! Говно взяли — говно выпустим!

— Вы не видали — я видал! Полк, нале-е-ево, огонь, вашу мать! Он упал и лежит, а полк напр- рр-раво и шагооом марррш!

— Вы мертвые лежите, вы агитаторрры, на вас, падла, военная форррма понадета!

— Хочу — не хочу! Я, может, Маргарет Тэтчер хочу — отодрал бы как учебно-боевую лярву, так она все ракеты на хрен поснимала бы!

— Сегодня суббота, вот что обидно! Суббота с воскресеньем нам несет… Почему мне не несет?!

— Потискал Манюню в мужском туалете — и домой ее шагом марррш!

— А то в самоволке — устав нарушать. Назад, бляха! И не поможет тетя Гррриша, она кричит: «Я инвалид!», а мне насрррать — я Ррродину защищаю!

— Залез в танк, кнопки нажимай, башней кррру- ти, и петь надо громче. И — А — у — А! Жалюзи от- крррой!

— Я через три козла и коня прыгал — был молодой, а у вас трусы в полете рвутся. Отставить, вашу мать!

— Дочка принесла маленького такого, ну, этого… Пушистый такой, как в кино. Я ему: «Ком, ком цу мир, майн либер». Он, падла, ползет, а я ему: «Газы, сука!». Он обосрррался и померрр! Потому что понимает, а курсант ни хрена не понимает!

— Потому гегемон — гегемон не дррремлет, собаки лают, а у них пистолеты!

— Пускай безобррразно, но единообррразно. В строю — я ваш спаситель, вне строя — я ваш то- питель, и не надо мне тут! Я к генералу на доклад хожу — ширинку на все пуговицы и проволоку закручиваю, потому полковник Кобзарррь.

— Ну как с вами воевать? Как с вами воевать, когда без барабана ходите туда-сюда?

— Демократия — это высшая стадия диктатуры. Диктатуррры — я не боюсь этого слова! И так далее, и так далее, как уже говорил Лермонтов!

— Углы будем круглить и делать из говна конфетку, потому я пулеметные курсы кончал. Это вам не теоррремами голову темнить, хотя старый стал, со всех дыр течет.

– ~ Думая, думай, бляха, чтобы на лбу рррог выр- ррос, но пилотку не сметь в 3,14зду превращать!

— Захожу в пятую роту, а там гуяки летают. Пре- кррратить! Мы не летчики, а танкисты!

— Газы! Нет, ни хрена!.. Вспышка слева — куда головой надо падать? А туда, куда только что яйца полетели!

— Гегемон, я вам покажу, бляха, падла, гегемон!

У спортсменов в училище было одно неоспоримое преимущество. В силу перманентного пребывания на сборах, наличия плановых тренировок и особого отношения к ним генерала, бывшего спортсмена, они были этакой кастой брахманов среди курящего и жуликовато-пьющего военного быдла. Соответственно, прослушивание «классика» военной мысли сводилось к минимуму, хотя иногда происходил отлов «физкультурников» с постановкой в строй — экая незадача!

Каратэ закрыли, кажется, в 1983 году, он даже не успел попасть в спортроту, хотя не проиграл за последние три года ни одного соревнования. В училище интуитивно пришел в офицерское многоборье. Во-первых, название красивое, во-вторых, стрельба из пистолета, плавание и бег. Была еще, правда, гимнастика, по сложности и содержательности недалеко ушедшая от комплекса вольно-военных упражнений на шестнадцать счетов.

К четвертому году он уже стабильно выполнял норматив KMC — 3200 очков, и мечтал о 3400 — нормативе МС СССР. Ввиду сложного характера с руководителем команды уживался плохо — пару раз даже вылетал в «строй» со сборов, но тупо гнул свою линию и опять оказывался в спортивном комплексе. Тренировался уже по собственному графику, очаровав гражданских тренеров по плаванию и стрельбе. Благо обе были молодыми дамами и благодарно впитывали то, что им лили в уши. Дамы отвечали на ухаживания взаимностью и тренировочными программами. Через полгода индивидуального тренинга он рке набирал норму мастера на трех видах из четырех. Нос задирался к электропроводам. Он отчетливо почувствовал себя главным перцем «нашего микрорайона».

Судьба редко с ним заигрывала, а уж если хотела что-то пояснить, то делала это с прямолинейностью кувалды.

…Он торопливо сбегал по обесточенному подъезду, перепрыгивая через две-три ступеньки. Бегун хренов… В самом темном месте, прямо около дверного тамбура одной ступенькой оказалось больше — нога предательски хрустнула. Он рухнул, завыл, схватившись за стопу. Прошло, пожалуй, минут пять, а он все еще протирал своей манерной «Аляской» заплеванный пол. Нога сразу превратилась в подобие уродливого воздушного шарика.

В травмпункте сонный врач посмотрел на не очень удачный снимок и обронил:

— Да ничего страшного, кости вроде целые, связки, наверное, порвал, ну и сосуд какой-нибудь. Короче, не ссы — плясать еще будешь.

— А у меня соревнования через три дня. Я смогу выступать?

— Конечно, сможешь, если соревнования по шашкам А вот если по шахматам, то я бы воздержался — может быть осложнение на нервной почве.

Увидев его на костылях, начальник кафедры умело и сочно выругался, вспомнив все этапы его зачатия и родителей, а заодно позволил себе усомниться в традиционности его теперешней половой ориентации.