Шрифт:
Японцы, как водится, зашли толпой, расселись по чину и повели разговор издалека. Он собрался, включил автопилот и повел переговоры в нужную сторону. До тех пор, пока один из важных гостей не сказал женским голосом по-русски, в самое ухо и глубже:
– Завтра?
Он вздрогнул и обнаружил себя с трубкой в руке, в прицеле удивленных взглядов. Секунда узнавания провалилась в короткое беспамятство. Как после аварии на трассе.
– Завтра! – ответил Он по-русски. В трубке раздались короткие гудки. – Прошу простить меня, господа. У меня – важная встреча, так что давайте сократим вдвое протокольное время нашей беседы. Тем более, что по большинству вопросов у нас нет разногласий. Мои помощники помогут вам подготовить проект нашего соглашения... А теперь прошу прощения, я должен вас покинуть.
Кому он говорил последние слова? Говорил ли? Когда Он снова включился, за столом было пусто. Не считая секретарши, которая с ужасом смотрела на сигарету в его руке.
– Я уезжаю, – тихо сказал Он.
– Что?
– Я уезжаю! – заорал Он по-русски и вдруг расхохотался.
Гадкий утенок эмансипации смотрел на него по-лебяжьи и, кажется, собирался заплакать.
– Ненадолго, бэби. Держи хвост пистолетом! – Он вынул из сейфа старый мешок, о котором судачили все сотрудники от мала до велика, взял со стола сигареты и отправился к выходу. Уже в дверях Он обернулся и посмотрел на девчонку с такой детской, слепящей глаза, улыбкой, что она не могла не улыбнуться в ответ...
...В это же время другая секретарша, тоже любовница своего босса, сидела на растрепанной кровати и умывалась слезами. Босс, тем временем, стоял перед зеркалом, по недоразумению отражавшим изящную голую даму с совершенно бешеными глазами. Она еще кипела после недавнего объяснения, но была благодарна подруге за то, что та отвлекла ее от мыслей посерьезнее. Она торопливо одевалась, поглядывая на часы. Она была из женщин, которые опаздывают тем больше, чем раньше начали собираться.
Ночной скарабей еще не докатил лунный шарик до заветной лунки на Ленинских горах, когда Она, наорав напоследок на бедную, ни в чем не повинную девочку, рванулась прочь из дома. Не забыв прихватить чемоданишко с приржавевшими замками. В дверях Она обернулась с улыбкой, от которой по обоям проскакал солнечный заяц...
...Он летел из Сиэттла, с одной пересадкой, с красивым словом Alaska на борту. Виза была приготовлена загодя, и теперь он мог расслабиться. Мешок, так непохожий на респектабельного хозяина, был осмотрен на таможне со всех сторон и удивленно возвращен обратно.
В самолете Он нервничал, много и жадно ел, отказывался от выпивки. Через раз, впрочем, соглашался. Пил шампанское, как воду, большими глотками. Не пьянел. Смотрел через иллюминатор на отары облаков, приписывая им собственное блеющее молчание...
...Она летела, как ведьма на шабаш, не чуя под собой самолета. Ей было хорошо и пусто на высоте, с тлеющей позади Москвой, с губкой мрака впереди по курсу. За мраком было солнце, и Она мчалась навстречу восходу, чувствуя себя одетой только в часовые пояса...
...В аэропорту Петропавловска Его никто не встретил. Он угрюмо прошел в зал ожидания и сел в неудобное кресло. Голова кружилась после долгого перелета и выпитого вина.
– Меня никто не встретил, – сказал он женщине, читавшей книгу напротив.
– Не может быть, – рассеянно ответила она. – Наверное, вы просто разминулись.
– Мы не могли разминуться. Меня никто не встретил. Меня. Никто. Не. Встретил.
– Жаль, – она отложила книгу, – а кто должен был вас встречать? Жена?
– Нет. Я не женат.
– Вот как? И давно не женаты?
– Да. Слишком давно. С самого рождения.
– Надо же, какое совпадение! У меня – та же картина. Впрочем, мы отвлеклись. Так кто же должен был вас встретить?
– Девочка. Или старуха. В зависимости от того, сколько я спал.
– А вы сами не знаете?
– Нет.
– А почему «спал». Может быть, вы еще не проснулись? Вот вас и не встретили.
– Я проснулся.
– Почему вы так уверены?
– Во сне голова не болит так сильно, как у меня сейчас. Я проснулся.
– Ну, тогда дело – за девочкой. Или старухой.
– Или просто – женщиной.
– Даже так?
– Да.
– И как она должна выглядеть?
– Десять лет назад она была самой красивой девушкой на свете.
– Десять лет?
– Десять лет.
– Десять долгих лет?
– Десять долгих, долгих лет...
– Десять долгих, вонючих, блядских, ебаных лет... – Она заплакала и уронила книгу. Он, не поднимая книгу, пересел к ней и обнял за плечи.
Они молчали так долго, будто считали про себя каждый день разлуки. А может, так оно и было. Уже вороватый бич стал подбираться к Ее беспризорному чемодану. Уже бдительный милиционер обошел с фланга Его мешок, (который в России превратился в обыкновенный старый рюкзачишко), подозревая в нем взрывное устройство немалой силы.