В конечном счете все это не сыграло особой роли (ни для Италии, ни для западных союзников), ибо западные державы и без помощи Чиано пришли к тем же выводам, на которые Гитлер хотел их натолкнуть.

Один вопрос, который английское и французское правительства никогда, даже бегло, поверхностно, не рассматривали на своих переговорах и совещаниях, — это возможность прихода на помощь полякам, когда они подвергнутся нападению. Гитлер отдавал себе полный отчет в этом, и это было для него главным. Именно это он и начал объяснять своим командующим, когда те собрались у него в кабинете утром 14 августа, на второй день после отъезда Чиано. Им-то он не мог рассказывать сказки про Западный вал, о немецкой боевой мощи на своих западных границах и массированных атаках, которые ВВС Германии будут наращивать против английских и французских городов.

Подошло время трезво посмотреть в глаза действительности, время принятия решений; только двенадцать дней осталось до того, как армии двинутся на Польшу, и Гитлер, и эти люди в его кабинете знали правду о соотношении сил на Западе. Поэтому выступление Гитлера носило совершенно иной характер, чем его высказывания перед Чиано.

Он начал с признания, что без значительного элемента риска не может быть ни политического, ни военного успеха. В спокойных тонах он обрисовал фактическую позицию нейтральных стран, не определившихся и вероятных противников Германии, но ни словом не обмолвился о положении самой Германии, не сказал ни одного слова о прочности обороны на западе Германии или о наступательных возможностях военно-воздушных сил. Присутствовавшие знали об этом достаточно хорошо. Вместо этого он так говорил о намерениях англичан и французов, как будто был информирован самым подробнейшим образом. Он объяснял, почему не взял бы на себя ответственность ввязаться в войну, если бы был на месте Чемберлена или Даладье. Он успокаивал генералов: нет никаких приготовлений ко всеобщему наступлению против Германии; «люди Мюнхена» не готовы идти на риск, а английский и французский генеральные штабы сделали довольно трезвые оценки и высказались против вступления в войну. В заключение Гитлер сообщил, что англичане не имеют в виду никаких серьезных акций в связи с гарантиями Польше. Перехваченные телефонные разговоры дали Гитлеру подтверждающие доказательства.

Больше всего в данный момент его беспокоило то, что Англия может попытаться помешать окончательному решению польского вопроса, выступив с новыми компромиссными предложениями для урегулирования проблемы. Поэтому Германии нужно приступить к тотальной изоляции поляков, не игнорируя при этом возможность вести боевые действия также и на Западе. Очень важно добиться решающих успехов в течение первых 8—14 дней войны против Польши. Поэтому необходимо, чтобы мир пришел к пониманию, что решение проблемы с помощью силы неизбежно при всех обстоятельствах и что польский вопрос будет решен в течение шести — восьми недель, даже если Англия объявит войну, заключил Гитлер.

Вечером Гитлер и генералы встретились снова. Здесь впервые Гитлер коснулся ограничений в немецких силах на Западе. Он говорил о необходимости экономно использовать войска и не ввязываться во второстепенные стычки. Гитлер настоятельно просил командующих изыскать излишки и ускорить их переброску на западные границы Германии. Однако он не дал никаких конкретных указаний, будучи уверенным, что со стороны французов не последует никаких серьезных операций, так как англичане не склонны поддержать их. В действительности англичане проводят зондаж, чтобы выяснить, как он, Гитлер, смотрит на дальнейшее развитие событий после падения Польши, добавил Гитлер, заверяя своих генералов, что даже наиболее выдающиеся политические деятели Англии, которые настаивали на твердой позиции в отношениях с Германией, начали отступать, прикрываясь «докладом Айронсайда».

На следующий день рано утром генерал Гальдер встретился со статс-секретарем министерства иностранных дел фон Вейцзекером. Гальдер сообщил ему резюме выступления Гитлера на совещаниях, и Вейцзекер подтвердил точность данной Гитлером оценки международной обстановки. Фон Вейцзекер в особенности подчеркивал страстное желание Чемберлена и Галифакса избежать кровопролития. Больше того, Америка начала, очевидно, проявлять сдержанность. Фон Вейцзекер в целом соглашался с оценкой вероятного хода событий на ближайшие десять дней, данной Гитлером. Этот разговор состоялся до 10 часов утра во вторник 15 августа.

Немного позже в то же утро бывший немецкий посол в Италии Ульрих фон Хассель, один из наиболее решительных членов группы скрытых противников Гитлера, посетил английского посла Невиля Гендерсона. Разговор их касался главным образом визита Чиано в Зальцбург, но, видимо, им не были известны какие-либо подробности. Гендерсон был настроен довольно пессимистично и считал, что все шансы складываются в пользу войны. Фон Хассель оставался у Гендерсона неделю и вернулся домой.

Во второй половине дня Гизевиус пришел к фон Хас-селю «в состоянии большого возбуждения». Он сообщил Хасселю краткое содержание выступлений Гитлера перед командующими в Оберзальцберге. Ввиду предстоящих событий, сказал Гизевиус, отменен съезд партии в Нюрнберге и ведутся приготовления в Верхней Силезии, чтобы спровоцировать поляков таким образом, что война станет неизбежной. Далее Гизевиус сообщил, что Гитлер не верит в возможность вмешательства со стороны западных держав, но он готов и на тот случай, если они все же вмешаются.

Теперь совершенно очевидно, что Гизевиус должен был получить ту информацию либо непосредственно от Вейцзекера, либо через Эриха Кордта. Это были наиболее важные сведения, которые все же дошли до противников Гитлера. Фон Хассель немедленно связался с Гёрделером, [52] а Гизевиус сообщил об этом другим ведущим членам группы «сопротивления». К вечеру все главные члены оппозиции были полностью в курсе взглядов Гитлера, что жребий брошен и что война будет независимо от дальнейших событий.

И здесь мы подходим к первому критическому периоду той битвы, которая не состоялась. У нас нет прямых подтверждений, что информация относительно совещания в Оберзальцберге 14 августа и принятых там решений была передана в английское или французское посольство или в аппараты военных атташе этих стран. Но мы должны исходить из предположения, что такой человек, как фон Хассель, встречавшийся с Гендерсоиом по каждому важному вопросу, или Кордт, Остер или сам Гизевиус, поддерживавший регулярные контакты с западными союзниками, не упустил бы случая передать им столь важную информацию. Однако факт остается фактом, что, насколько пока это удалось проверить, ни министерство иностранных дел, ни военное министерство не были поставлены в известность 15 августа или примерно в эти дни о том, что Гитлер принял решение начать войну, решение, которое имело большее значение, чем все остальные. Нигде не зафиксировано, что английский кабинет или комитет по внешней политике кабинета были об этом поставлены в известность; имперский генеральный штаб, конечно, ничего не знал об этом.