Шрифт:
У повара затряслись губы.
– Или, может быть, мне заявить о публичном оскорблении? У меня и свидетели есть.
Девицы дружно закивали.
– Сам знаешь, что за это бывает. Скорее всего, я куплю тебя у города и продам потом на рынке в Мехальми или Бар-Калле, чтобы из тебя сделали евнуха.
– Прошу вас, почтенный господин… – начал было повар, но капитан перебил его, отсекая новый ломоть ветчины:
– Нет, Бун. Я знаю, что я сделаю. Я человек жизнерадостный и чадолюбивый, потому я просто велю тебе сбегать в винный погреб и принести ма-аленький бочонок вина «Три трезубца». Я знаю, что у вас такое есть. Вот только денежки за него ты выложишь из своей кубышки, а если не захочешь, то найдешь способ обдурить своего хозяина, как ты это делаешь по десять раз на дню. Я думаю, это будет справедливо.
Повар закивал.
– Так что же ты стоишь, поросенок? Беги в погреб, покуда я не передумал!
Повар умчался со всех ног, а расфуфыренные вернулись к беседе с несколько разочарованным видом: наверное, они ожидали от капитана большей изобретательности. Это тут же подтвердила одна из девиц в пышном оранжевом платье с бантами, доверительно сказавшая Гаю:
– В прошлый раз наш милый дядюшка Хрюк снял с оскорбителя – какой-то матросик был из нездешних – штаны и повесил их на столб, а потом велел доставать, причем пока бедняга лазил, дядюшка Хрюк кидался в него гнилыми яблоками и попадал в самую цель.
– Вообще-то, меня можно называть и капитаном Хрюком, – поведал капитан, протягивая Гаю ветчину. – Но я позволяю это людям, уважаемым мною, а также вот таким прелестным созданиям, как эти, что сидят здесь… Постой-постой, куда же ты снова падаешь, милая крошка?! Вот так вот, сиди… Я – человек жизнерадостный и чадолюбивый… А ты, кстати, кто таков?
– Я писец, почтенный Скайвир. Ищу работу, только что приехал в город.
– Писец? Писец мне не нужен, я сам немного разумею в письме, а вот юнгой я бы тебя взял. Что ты умеешь?
– Писать, немножко готовить… Выполнять разную работу по дому… – Гай жевал, мудро рассудив, что запасы в котомке можно приберечь и на потом, а от дармового угощения отказываться не след. К тому же ветчина оказалась превосходной.
– У меня нет дома, парнишка. У меня есть «Цветок», который лучше любого дома. На корабле плавал?
– Нет, почтенный Скайвир.
– Блевать небось будешь… Да это ничего, привыкнешь. Я тоже, помню, блевал, что твой волшебный источник. Значит, так… – Капитан принял от появившегося Буна покрытый плесенью бочонок. – Положу я тебе покамест только жратву, сиречь питание, а потом посмотрю, нужно ли тебе еще приплачивать или просто выкинуть тебя за борт. Хотя выкидывать тебя за борт придется еще не скоро, ибо груз я не получил и ежедневно пребываю в веселии вот в этом заведении. Поэтому ешь окорок, чернильная твоя душа, пей вот это честно заработанное с твоей помощью вино, а вечером, коли я не передумаю, пойдешь со мной на «Цветок».
Из множества кораблей, стоявших у пристани, «Цветок» выделялся своими расписными парусами. Если основная масса корабельщиков использовала белый, серый и изредка желтый цвет, то Скайвир постарался на славу и раскрасил парусину во все цвета радуги. В лучах заходящего солнца «Цветок» походил на громадную дорогую детскую игрушку, которые продают в сувенирных лавках. На корме вился торговый флаг Гарды – белый с голубыми вертикальными полосами и изображением солнца в правом углу; чуть ниже полоскался небольшой красный капитанский вымпел, который, как пояснил сам Хрюк, означал высшую степень мастерства.
Капитан Хрюк был изрядно пьян, но до корабля добрался без приключений. Сытый и довольный Гай с опаской следовал рядом, прикидывая, что если капитан решится упасть, он все равно не удержит его тушу. Но этого не случилось, они благополучно поднялись по шатким сходням на борт, где их и встретила унылая личность в серой морской форме.
– Вы опять запоздали, капитан, – сварливо проворчала личность. – Приходили чиновники из таможенной службы. Обещали вернуться завтра с утра.
– А-а! Эти крысы, утопись они в нужнике… – проворчал Хрюк, трубно сморкаясь. – Сам бы с ними и поговорил.
– Они требовали вас, капитан.
– Ладно, утром разберусь. Это – мой помощник, можешь вписать парнишку в судовой реестр как юнгу.
– У нас уже есть один юнга, – запротестовала унылая личность.
– Значит, будет два. Юнги – такая штука, которая никогда не помешает в большом количестве. Свалился, к примеру, один с мачты, убился, а другой уже вот он, в запасе сидит. Жрать хочешь?
Это уже было обращено к Гаю, и тот помотал головой:
– Нет, почтенный Скайвир, я сыт.
– Вот. Учись, – назидательно сказал капитан, воздымая толстый палец, унизанный перстнями. – «Почтенный Скайвир»! Дождусь ли я такого от тебя, мокричья душа, или от этих бандитов, которых ты по заблуждению своему именуешь матросами? Чего доброго, в этом плавании вы наконец-то воплотите свою грязную мечту и повесите меня на бушприте, а сами отправитесь пиратствовать.
– Началось, – вяло промямлила унылая личность, ни к кому не обращаясь.
– Вот капитан Турн, почтеннейший был мореплаватель, просвещенный, учтивый такой… – начал Хрюк, грузно опустившись на бухту каната и пачкая штаны смолой. – Корабль, как сейчас помню, именовался у него так грациозно – «Неуловимый поцелуй любимой». И где сейчас капитан Турн? Утоплен экипажем возле Диго, а корабль переименован в «Оскал скелета» и плавает теперь под синим флагом, пугает честных торговцев. Видал я его один раз. Или капитан Бромба, не сказать, что особенно приятный был человек, но какой профессионал! Картограф первейший! Сколько рифов пометил, сколько проходов! И где теперь капитан Бромба? Пропал год назад вместе со своим «Хризолитом», а потом прошел слух, что команда его сменяла дикарям с Томбы на золотого божка, а Бромбу-то дикари и съели! У них, у дикарей, умного человека съесть, тем более капитана, – первейшее лакомство. Вот так и я… И я когда-нибудь…