Я решил, что было бы неплохо понаблюдать за ним, чтобы в дальнейшем можно было прогнозировать его поведение. Повод посетить его у меня имелся — представление обо мне уже давно сложилось — я должен был работать с документами. Вот как бы за документами я и отправился.

В кабинете кроме товарища А. находился руководитель его аппарата Киселев. Атмосфера была страшно накалена — шел разнос. Товарищ А. был разъярен: стояла тишина, но в воздухе витало что-то неуловимое, позволяющее безошибочно утверждать, что недавно здесь орали нечеловеческим голосом.

Товарищ А. увидел меня и обрадовался.

— Здорово, Григорий. Хорошо, что ты зашел. А то я уже хотел посылать за тобой гонца. Сейчас я разберусь с этим червяком, и мы с тобой поговорим. А пока радуйся — я кое-что за тебя сделал.

Я насторожился. До сих пор товарищ А. еще никого при мне не называл червяком.

— Ну, Киселев, — грозно спросил товарищ А. — Что скажешь?

— Ваше задание выполнено!

— Как же оно выполнено, если я его в помойное ведро бросил? Разорвал и бросил.

— Но, товарищ А…. Я сделал все, как вы сказали.

— Вот это и видно. Ни-че-го не добавил! Кому нужна такая дрянь? Поэтому я твое творчество разорвал и выбросил. А надо бы и тебя…

— Но я не понимаю, в чем я провинился?

— Лишу-ка я тебя премии?

— Не надо!

— Многого тебя еще надо лишить, чтобы ты не задавал идиотских вопросов и творчески относился к порученному делу.

— Товарищ А.!

— Если ты, гаденыш, захотел на лесосеку или на Белое море канал копать — могу поспособствовать. Вижу, что не хочешь! Иди и все переделай!

— Слушаюсь!

Мне казалось, что в обязанности секретаря-референта не входит присутствовать при казнях, допросах и поедании человечины.

— Зайду попозже, — сказал я, покидая помещение. Лицо мое пылало — не каждому понравится вот так, между делом, вымазаться дерьмом.

* * *

Товарищ А. заглянул ко мне буквально через пятнадцать минут — он был удовлетворен и лучезарен. Есть у меня один знакомый из оккультистов, однажды он прочитал мне целую лекцию о биовампирах, для которых чрезвычайно важно высасывать из людей жизненную энергию. Насосется и радуется, а обделенный соответственно сохнет. Что это за жизненная энергия такая — я не понял. Но прием, с помощью которого легко таких биовампиров выявлять, запомнил. Первый признак — обращение с подчиненными, как с людьми второго сорта, и абсолютное самоуничижение перед руководителями. Сейчас я припомнил наш разговор и сразу сообразил: боже мой, да это же большевики!

— Пляши, Григорий, — обратился ко мне товарищ А., пританцовывая, наверное, много добротной биоэнергии высосал из несчастного Киселева. — Сделал я за тебя огромную работу, побеседовал с деятелем, который в нашем списке значится под номером два — с Флорским.

— Флоренским?

— Нет, у меня написано Флорский. Хотя, чертяки, могли и перепутать. Доставили его по этапу из лагеря специально по нашей заявке, обсудить возможность оживления с эзотерической точки зрения. Я не стал тебя отрывать от работы: знаю, как ты нервничаешь, когда слышишь про перевоспитуемых. Вот я его сам и допросил. Я ведь, Григорий, специальные курсы заканчиваю, теперь допросы буду профессионально проводить. Скоро это умение очень даже пригодится. Рассчитываю, что уже летом будет введен новый орган советской демократии — особое совещание. Тут тебе и расследование, тут и приговор — удобно. Меня решили подготовить к этой работе. Я согласился.

— А суд?

— Суды перегружены, сам знаешь. Надо разгрузить. Так вот, допросил я заключенного Флорского и установил, что для нашего дела он человек ненужный. Знаешь, что он заявил? Есть только один путь возродиться из мертвых в нашем бренном мире — для этого надо быть сыном божьим и пройти заново путь Иисуса. Нам это не подходит.

* * *

Домой я пришел в ужасном настроении. Мне впервые пришло в голову, что я занимаюсь подлым делом. И никакие смягчающие мою моральную вину аргументы, которыми мой изощренный интеллект щедро снабжал мою совесть, не помогали. Я принимал участие в оживлении вождя мировой революции — от этого никуда не уйти. Конечно, я взялся за проект, ни на секунду не сомневаясь в бессмысленности данного мероприятия. Слабое утешение, тем более, что события давно вышли из-под контроля и развиваются абсолютно непредсказуемо. Моя вина в том и состоит, что я должен был предугадать такой поворот. Кому, как ни мне знать, что у большевиков гипертрофированно развита способность получать выгоду из самых невинных и бессмысленных вещей.

Мне не хотелось в этом сознаваться, но стало ясно, что любой непредвзятый человек со стороны имел отныне веские основания утверждать, что я — настоящий соучастник коммунистического строительства. Сознавать это было невыносимо.

Еленка сразу догадалась, что у меня неприятности и принялась, как могла, утешать меня: за ушком чесала-чесала, чайком ароматным поила-поила, пледом укутывала-укутывала, наконец, не выдержала:

— Ну-ка, рассказывай, что у тебя стряслось?

Я посмотрел на нее. Слова встали поперек горла и не желали произноситься. Мои страдания окончательно уверили ее в том, что у меня проблемы.

— Говори, говори…, — настаивала Еленка.

Но тут в комнату ворвался Алешка и издал традиционный индейский клич. Его переполняла гордость — он знал нечто такое, чего никто не знал, даже его папа.

— Я подружился с девочкой Машей. Она ходит в первый класс и очень много знает.

Алеша затих, по-взрослому огляделся и почему-то зашептал:

— Маша сказала, что люди произошли от обезьян. Это правда?

— Да, сынок…

— Тебя родила обезьяна?

— Нет. Меня родила твоя бабушка Катя.