Неожиданно его лицо просветлело.

— Мне товарищ А. сказал, чтобы я всегда поступал так, как вы подскажете. Вот я его и послушаюсь, потому что вы, Григорий Леонтьевич, самый умный человек, который встречался мне на жизненном пути. Ну, кроме конечно членов ЦК.

Мне и самому было интересно, к чему Букашко клонит. Я много раз давал себе слово не вмешиваться в словесной поток ответственных работников, потому что каждый раз я попадал впросак, не в силах разобраться в оригинальном мыслительном процессе, свойственном им. Вот и сейчас — попробуйте, догадайтесь, что такого умного я успел посоветовать Александру Ивановичу?

— Нужно испробовать пилюльки на собаке! — провозгласил Букашко победно. — Это же вы сказали о подопытной собаке!

Он не стал откладывать дело в долгий ящик и немедленно отправился в институтский виварий. Я поплелся следом.

*

Мы скормили несчастной собачке пилюльку и стали ждать результата. Главное, что нас окрылило, — это то, что она не сдохла сразу.

— А как мы узнаем, что собачка стала бессмертной? — поинтересовался я.

— Узнаем, — проникновенно сказал Букашко. — Уж как-нибудь да узнаем. Я думаю, нам это бросится в глаза. Придется, правда, неделю подождать. Понимаю, что ожидание будет мучительным, но разве не так продвигались к познанию истины Галилей, Ньютон, Коперник и Джордано Бруно? Надо собрать волю в кулак и не поддаваться паническим настроениям.

Сознаюсь, что никогда прежде во мне так подло не поднималось чувство жадности. На миг я потерял над собой контроль, я представил себе вечную хорошо обеспеченную жизнь и возжелал ее. К счастью, прошло совсем немного времени, и дыхание мое нормализовалось. Я очухался и стал самим собой. Для меня снова вопрос: "Для чего жить"? стал намного важнее вопроса: "Как жить"?

Через два дня мне опять позвонил товарищ А… Он уже был проинформирован о случившемся.

— Поздравляю, Григорий. Я не сомневался, что у тебя все получится. Уж я проконтролирую, чтобы и ты попал в списки на получение пилюлек. А то, сам знаешь, отвернешься буквально на минуту, а приходишь — уже вычеркнут. Злопыхателей, к сожалению, хватает. Это, понимаешь, дело политическое.

— Еще нет полной ясности, — попытался я вернуть его на землю. — С этими пилюльками надо разобраться и провести эксперименты, и только после того, как выясним…

— Все это я понимаю и полностью доверяю тебе. Знаю, ты сделаешь все, как надо. А я тоже не буду сидеть без дела. Я, Григорий, составляю "Памятку бессмертного". Без инструкции такое дело оставлять нельзя. Когда закончу, обязательно тебе покажу, может, подскажешь что-нибудь важное. А пока я придумал только два пункта. Во-первых, правом зачисления человека в ранг бессмертного должен обладать только Генеральный секретарь ЦК ВКП (б). Чтобы, значит, принцип единоначалия соблюдался. Во-вторых, попавшие в список, как люди, которые обязательно доживут до окончательного построения коммунизма, должны немедленно зачисляться на полное государственное обеспечение. Чтобы, значит, демократический централизм не пострадал. Как тебе?

— Здорово!

*

К концу недели стало окончательно ясно, что наши надежды на скорое достижение практического бессмертия не оправдались. И узнали мы об этом самым неожиданным образом, собака подвела: сначала она заговорила и попросилась записать ее в пограничные войска, после чего самым подлым образом сдохла!

Сообщил мне о промашке товарищ А..

— Пилюльки оказались не той системы, — сказал он. — Конкурирующая фирма воспитывала говорящих животных. А вы с Букашко не разобрались.

— Все попусту?

— Ну, так нельзя сказать, — задумчиво произнес товарищ А.. — Когда обо всем случившемся доложили товарищу Сталину, он поступил самым неожиданным образом. Уж тебе, Григорий, ни за что не догадаться!

— Почему же? Расстроился, надо полагать.

— А вот и нет! Хозяин приказал восстановить на сцене МХАТа постановку спектакля Михаила Булгакова "Дни Турбиных".

— Не вижу связи.

— Дело в том, что этот самый Булгаков в одном из своих рассказов подробно поведал о подопытной собаке, научившейся говорить и даже благодаря этому обретшей на время человеческий облик. Совпадение в нашем случае оказалось настолько поразительным, что Хозяин посчитал своим долгом поощрить прозорливого писателя.

— А тот в свою очередь верноподданнически сочинит еще что-нибудь искрометное, — с грустью сказал я. — Что-нибудь про то, как абсолютное зло, не встречающее сопротивления, позволяет себе быть иногда добрым… Или не быть…

Это же диалектика, — вспомнил я присказку товарища А… Только не почувствовал я радости за талантливого литератора. Ему на миг может показаться, что его умение писать, соединенное с правильно поставленной художественной задачей, способно породить политически выдержанное произведение, которое начальство воспримет с благожелательностью. Но тщетные надежды… Обостренное чутье художника заставит его сотворить абсолютно несъедобное для ЦК варево. Завсегдатаи Кремля увидят себя в зеркале, а это, как ни посмотри, не слишком аппетитное зрелище, и, вне всяких сомнений, изволят разгневаться. И чем больше литератор будет пытаться сказать своим покровителям приятное, тем сильнее они будут сердиться. Может быть, даже не захотят публиковать текст.

*

До чего же мне надоело изображать из себя говорящую подопытную собаку, готовую по первой команде исполнить любой приказ своих хозяев из ЦК. Не по-людски это. Я всегда пытался построить свою жизнь так, как делает это подавляющее большинство наших граждан — отделить работу от своего существования. Работа, мол, это одно, а существование — это совсем другое. Срубил деньжат с наименьшими душевными и физическими затратами и — трать их в свое удовольствие. Но у меня ничего не вышло. Я не в осуждение это говорю. Я и сам был бы рад научиться существовать в гармонии со сложившимися обстоятельствами. Но все попусту! Не получается у меня.