Шрифт:
«А о FV ты что-нибудь знаешь? Может быть, тоже чувствуешь что-то, чего пока не научился чувствовать я?»
«Вряд ли. Я чувствую людей, они для меня — открытая книга. И когда накатывает волн… я не знаю, как еще назвать то, на что телефоны выдают свое FV, я чувствую как что-то в людях меняется. Меняется бесповоротно, не уходит вместе с волной. Но что такое эта волна — я понять не могу?»
«А на нас она действует?»
«Нет. И сразу тебе скажу, я не знаю ни почему на нас она не оказывает влияния, ни что она меняет в остальных. Не знаю!»
«Та девочка в автобусе говорила, что это зло, которое пришло сверху, и теперь расползается. Кажется как-то так…»
«Девочка?» — переспросил Бабай.
«Настя. Голубоглазая маленькая прелесть. Помнишь, когда мы возвращались домой, после того старика, что нам ногу отдавил?»
«Не помню… Я… Я как будто отключался на час, или около того. Как мы убивали маразматика — помню. Потом… Потом не помню!»
«Кажется, провалы в памяти есть у нас обоих!» — отшутился Женя. — «Не важно, долго объяснять. Понять бы, что она имела в виду, при том, что сама толком не понимала».
Бабая известие о провалах в его памяти, кажется, задело за живое. Видимо до сих пор такого не случалось. Про себя Женя отметил две любопытные вещи, во-первых, их с Бабаем память не была общей, а значит он мог скрывать от него свои мысли и чувства, равно как и сам не знал, о чем думает его близнец, сидя запертым в дальнем уголочке его сознания. Иногда чувствовал его эмоции, когда Бабай ощущал сильную злость или радость, и, скорее всего, он точно также чувствовал его настроение. А во-вторых, почему-то Бабай не видел Насти, называвшей его не иначе как «злом у него внутри». И не была ли причиной этого сама Настя, каким-то образом, быть может, сама не осознавая этого, блокировавшая его, запиравшая внутри Жениного сознания гораздо глубже, чем мог это сделать он сам?
«Ладно, давай спать, что ли?» — предложил Женя. — «Поглядим, что день завтрашний нам готовит…»
«Уже сегодняшний», — недовольно буркнул Бабай. — «За полночь уже давно перевалило».
Аня спала, негромком посапывая во сне, лежа боку и обернувшись одеялом так, как умела это делать только она. Голые ноги, зато ухо укрыто! Он наклонился над ней, поцеловал в щеку, легонько коснулся губами Аниного плеча, провел ладонью по волосам.
«И что такого ты видишь в ее душе?» — спросил он Бабая, и не надеясь услышать ответа.
«В том-то и дело что ничего!», — проворчал он в ответ. — «Пуста, как бочка из-под пива. Аромат остался, а пить уже нечего. Лучше задумайся, и скажи мне… Нет, лучше скажи самому себе! Ты ее действительно любишь?»
Женя счел за благо промолчать. Он не знал ответа на этот вопрос.
Марина
Она проснулась рано, не было еще и восьми часов. Проснулась от того, что ребенок в животе начал двигаться, легонько толкая ее изнутри своими ножками. Или ручками? Толчки были достаточно чувствительными, и, положив руки на живот, от чего дочурка тут же успокоилась, Марина подумала, а не рановато ли ребенку ТАК пинаться, когда беременна она меньше трех месяцев? Впрочем, доктор сказал, что все нормально, а значит нужно только радоваться, что дочка растет акселераткой, и стала такой подвижной уже на десятой неделе…
Дочка успокоилась, и Марина встала с постели, потягиваясь. Сергей спал как сурок, и, как она успела убедиться за проведенное вместе время, разбудить его мог только артиллерийский залп под окном. Хотя, чтобы уж со стопроцентной гарантии, пальнуть бы следовало прямо у него под ухом.
Марина на ощупь нашла на тумбочке очки, и как была, обнаженной, подошла к приоткрытому окну. До чего, все же, приятно находиться в такой глуши, где напротив твоего дома не возвышается стена соседнего, за одним из окон которого вполне может стоять какой-нибудь извращенец с биноклем. Здесь посторонних взглядов можно было не бояться — окно номера выходило на озеро, безмятежно сверкающее в лучах только что взошедшего солнца. Ну а если проснется Сережа… Его взгляд посторонним считаться не может…
Стоять у окна, чувствуя, как тянущая из него прохлада холодит кожу, было настолько приятно и легко, что в памяти даже не сразу всплыли события вчерашнего дня. «Голое безумие», FV, множество смертей и горящий поезд, проносящийся под мостом.
Марина закрыла глаза, прогоняя это воспоминание. Это было вчера. Это уже в прошлом, как и все остальное. Сегодня новый день! Под этим ярким солнцем, на берегу этого озера, не может существовать зло! Сюда не может добраться FV. Не может, и не доберется! Не тронет ни ее саму, ни ее еще не родившуюся дочку.
Что-то было не так. Как-то непривычно, не так как раньше. Не так как вчера!
Марина не сразу поняла, что именно, а потом, осознав, не сразу смогла заставить себя мысленно произнести это слово еще раз.
Дочка!
Ничего! Страшные образы, ставшие уже привычными за последние несколько дней, не появились. Она набралась смелости, зажмурила в глаза, и мысленно произнесла еще одно заветное слов: «ребенок».
Вновь ничего.
FV ушло! Или, может быть, просто-напросто они вырвались из его сетей. Покинув Медянск, покинули зону, зараженную этим вирусом, облучаемую этими волнами, или чем-то еще! Здесь и сейчас его больше нет!