Но вслух он сказал лишь:

— Ладно, ваше, так ваше. Я все равно просто прогуляться вышел…

Сергей проводил его напряженным, подозрительным взглядом, словно ожидая что сейчас он бросится к Марине, подхватит ее с земли, и бросится бежать. И только когда Женя удалился на достаточное расстояние, он вновь вернулся к прерванному занятию…

«Что будем с ним делать?» — спросил Бабай. — «Нельзя же позволить ему похоронить ее здесь!»

«А тебе-то что?» — зло ответил Женя. — «Если бы ты вчера в штаны не наложил, мы, может быть, смогли бы ее спасти!»

«Хочу тебе напомнить, что это ты свернул ей шею!»

«У меня не было выбора! Ты мог бы сделать это безболезненно, а еще лучше — мгновенно убить ту тварь, что вылезала у нее из живота».

«Да не мог я! Потому и испугался, что не мог! Я не знаю, как тебе объяснить…»

«То мы — единое целое, а то ты мне чего-то объяснить не можешь!»

«Да пойми ты, мы — разные половинки одного и того же! Мы шли разными путями, жили разными жизнями, а потому и мыслим разными категориями. У тебя всю жизнь было тело. У меня — только дух, только разум. Что увидел ты, когда вбежал в комнату? Какую-то дрянь, которая рвет твою подругу на куски? А сказать тебе, что увидел я? Я, если ты до сих пор не понял, вижу не глазами! Когда мы вбежали в комнату, я увидел только Марину, которую что-то разрывало изнутри на куски. А что — я не видел! Я чувствую предметы и людей… Это сродни зрению, но немного другое. Я их как бы мысленно ощупываю. Поэтому я и могу сделать с ними все, что угодно. Могу сжать человеку сердце, смять трахею так, чтобы она закупорила саму себя. С неодушевленными предметами, почему-то, сложнее, но и тут мои, то есть наши с тобой возможности, очень велики. Я тебя всему этому научу, это просто… В общем, если я чувствую предмет, я могу с ним многое сделать. А этой твари для меня попросту не было, понимаешь? Она не отсюда, не из нашего мира!»

«Начинаю понимать. Но ведь иногда тебе должен встречаться предмет, которого ты не видел раньше?»

«Бывает… Тогда эта вещь будет для меня размытой, не четкой. И мои возможности по воздействию на нее несколько ограничены. Но я все равно буду ее видеть. Любой новый для предмет все равно состоит из совокупности старых. А в этом существе не было ничего знакомого, ничего земного, привычного мне. Для меня он был полностью невидим! Неужели ты бы не испугался, впервые в жизни столкнувшись с невидимкой? Да к тому же если бы увидел этого невидимку в деле…»

«Все равно ты… Мог бы хоть чем-нибудь помочь!»

«Да испугался я, понимаешь? Никогда в жизни не было так страшно!»

«Ладно, проехали… Но ведь ты потом как-то научился видеть этого невидимку? Ты же лампой в него швырял… Не попал, правда».

«Потому и не попал, что не видел. Опять же, этого я тебе объяснить не смогу, пока сам не попробуешь. Мне пришлось заглянуть в твои глаза, чтобы увидеть его. Я должен был одновременно смотреть в твои глаза, держа его в поле зрения, и смотреть своими, удерживая то, что я хотел бросить. Шанс попасть в него был мизерным… Ну и, естественно, я не попал. Уж извини…»

Удивительно, но раскаяние Бабая было искренним. До чего же это было странно чувствовать кого-то внутри себя! Говорить с ним, злиться на него, а потом проникаться его чувствами и начинать ему сопереживать.

«Так что с другом твоим будем делать? Он сейчас, мягко говоря, не в себе. Кто знает, не опасен ли он? Если только для себя, то это еще ладно, но ведь может быть что и для других!»

«Какой ты все же циник! Он, ведь, жену потерял!»

«Я не циник, я реалист! Давай трезво смотреть на вещи, ладно? Ему нельзя позволить похоронить ее здесь, и вообще, нужно как-то привести его в чувства».

«Есть предложения как это сделать?»

«Только связать его, или отключить на пару часов. Может поможет!»

«Даже не думай! Можешь заглянуть ему в душу? О чем он сейчас думает?»

«Ты это и сам можешь сделать. Он весь погружен в себя, заблокирован со всех сторон, и думает только о Марине. О том, что если он ее похоронит здесь, на берегу озера, ей будет хорошо и спокойно».

«Да, это и я чувствую…»

Говорить с Сергеем сейчас было бесполезно, и для того чтобы понять это вовсе не обязательно было обладать их с Бабаем способностями. Выражение «убит горем» больше не было гиперболой — Сергей был именно убит. Раздавлен и изничтожен. Или… Раз уж все летит в тартарары, раз по Медянску разгуливают эти хищные коротышки… Быть может, Марина действительно хотела бы быть похороненной на берегу так понравившегося ей Балаха?

Марина… Как странно было видеть сейчас белый сверток на земле, и знать, что это — она. Та сама Марина, не раз звонившая ему домой, и, пытаясь говорить серьезно и гневно, но с трудом сдерживавшая смех, спрашивала, где шляется ее муж, и когда он намеревается вернуться домой. А за его спиной в это время размахивал руками Сергей, подавая знаки что ни в коем случае нельзя говорить ей, что он сейчас здесь, потому что он обещал ей выпить не больше бокала пива, но сейчас уже с трудом может внятно изъясняться… И он сам, не многим трезвее друга, смеясь, врал ей, прекрасно понимая что она прекрасно понимает что он врет. Говорил, что они с Лехой только что вышли из дома, и скоро он уже будет дома… Чтобы потом Сергей, немного протрезвев, позвонил бы ей сам, и сказал что автобусы из Сосновки уже не ходят, и что он вынужден (хотя больше всего на свете он сейчас хочет быть рядом с ней!) остаться у Жени с ночевкой.

Марина, которая отродясь не сидела на диете и могла уплетать пельмени тарелками, но при этом всегда могла похвастаться идеальной фигурой… Марина, на которую он сам однажды залюбовался, увидев ее в вечернем платье, позабыв о том, что она — его друг, да еще и жена его друга!

Марина, постоянно терявшая свои очки, забытые у себя же на носу!

Раньше он никогда не задумывался о том, что она для него значила. Она была просто Мариной, чаще — Маришкой или Маришей. Близким другом, которого, как это всегда и бывает, не ценишь, покуда он рядом. А Марина была рядом всегда… Всегда радушно принимала его у себя, даже когда он, в основательном подпитии после разрыва с Леной, ввалился к ним домой, излить душу. Хотелось мужского разговора с Серегой, под пивом, с обсуждением того, какие бабы все-таки сволочи, а получилась задушевная беседа втроем. Беседа о счастье, о справедливости, доброте… И о том, что счастье рано или поздно приходит к каждому, кто его заслуживает. А значит, если сейчас оно ему не улыбнулось, то либо было вовсе и не счастье, либо… либо он его попросту не заслужил…