— Что ты, панич, говоришь? Упаси нас Бог от этого. Я всегда, выходя из дому и перед тем, как начать работу, крещусь и читаю молитву, так нас учили наши паны иезуиты. А к тому ж на нашем озере, хоть кое-где осташи и ловили, и с помощью злого духа немало рыбы извели, но всё ж чёрт не может здесь хозяйничать, ибо на берегах Нещерды стоит несколько церквей. Весеннею порой на восходе солнца в тихую погоду не раз доводилось мне закидывать сети, так видел, как церкви и кресты повсюду отражаются в воде; а когда в праздничные дни зазвонят на обедню, так звон колоколов слышен по всему озеру, люди, что плывут в челнах, крестятся и читают молитвы. У нас ещё, слава Богу, почитают святую веру, а чёрт от креста и молитвы убегает.

— Это правда, — сказал дядя. — Крестьяне вашей волости очень отличаются от прочих. [145] Я не раз, едучи в Полоцк, останавливал лошадей и слушал, как женщины и мужики, работая в поле, пели песню:

Такое усердие растрогает человека до слёз; но ах! долго ли это продлится? Зло расползается всё шире, и люди, которые знают, что делается на свете, не ждут добра.

Роцька вздохнул, глянул в окно, взял шапку и мешок, в котором принёс рыбу.

— Спешишь домой, но ещё ж не поздно, — сказал Зав'aльня.

— Поставлены у меня сети и шнуры, надо посмотреть, может, Пан Бог что и послал — вечер уже близко.

— Если что поймаешь — принеси мне ещё рыбы. Живу у дороги, люди, слава Богу, ко мне заезжают.

— Коли только Бог благословит мой труд, не забуду про пана.

Промолвив это, он поклонился и пошёл.

— Люблю этого рыбака, — сказал дядя, — почтительный и работящий. Стоит лишь побывать на его острове и оглядеться, сразу видать, что живёт там человек хозяйственный и усердный. Его домик, хоть и не очень просторный, да и крыт соломой, стоит на горе в красивом месте, рядом маленький фруктовый сад, есть свои яблони и вишни. Вокруг жилища повсюду порядок и чистота. Есть у него несколько лошадей, коров и овец. Поле удобрено, будто сад, на лугах сочная трава. А неподалёку густая берёзовая роща. Летней порою в тихую погоду я несколько раз плавал на лодке к нему на остров. Он был рад, жена его, очень гостеприимная женщина, потчевала меня, поставила на стол превосходных лещей, в тот же день пойманных и вкусно приготовленных.

— Счастливый человек. У него там ещё золотой век не минул. Ни с кем не делит поле, волки и медведи не нападают на скот.

— Лишь то плохо, что в назначенные дни должен отбывать панщину, посылать работника в челне и переправлять лошадей через озеро, больше, чем за четверть версты.

Пока мы беседовали, в комнату вошла панна Малгожата, [147] что была за хозяйку у моего дяди.

— Ах, ах! — заахала она, — что деется на свете!

Дядя глянул на неё с удивлением:

— В чём дело? Что там случилось?

— Пришла жена кузнеца Авгинья; какие она чудеса рассказала, вспомнишь, так страх берёт.

— Проси её сюда, пускай и нам расскажет, интересно послушать, что там за чудеса на свете.

Заходит Авгинья. Была эта женщина с живым характером, словоохотливая и кума всей околицы.

— Про какие ты там чудеса рассказывала панне Малгожате, что она пришла к нам сюда со стонами да с тревогой на лице?

— Ах, паночек! Ещё какие чудеса, страх вспомнить. Сегодня только лишь приготовила я обед и закрыла печь, как заходит в хату убогий старичок, седой, как лунь. Сел на лавку, прочёл молитву. Поставила ему на стол миску капусты. Когда отобедал, спрашиваю:

— Из каких краёв привёл Пан Бог старинушку?

— Из далёких, — отвечает.

— А что слыхать на свете?

— Новости очень плохие, — говорит. — У одного богатого человека случилось чудо неслыханное. Сын его едва родился, сразу сел и закричал громким голосом: «Дайте мне есть!» Перепугались все, однако ж отрезали ему половину хлеба, а он тотчас проглотил его, вскочил с места и кинулся к двери. Там стояла кадка, полная воды. Он запрыгнул в неё и нырнул. Все кинулись спасать, а вытащили оттуда рыбину. Положили её на стол и долго разглядывали в задумчивости. Сбегали за попом. Тот сразу приехал и лишь только перекрестил эту рыбину, как она вновь превратилась в младенца. Окрестил его поп. Сын растёт, но всегда холодный, будто рыба. Старые люди говорят, что когда он просил есть, то не хлеб ему надо было давать, а камень, ибо теперь будет неурожай и голод. И плохо, коли он вырастет холодный, как рыба, а сохрани Бог, если ещё умным станет, много бед натворит.

— И ты веришь этому? — спросил дядя. — То, верно, где-то отливали колокола, а чтоб были они звонче, разнесли такие враки по свету. Разве ж может дитя превратиться в рыбу и расти холодным как покойник?

— Да какие там колокола, пан? У нас повсюду в церквях колокола ещё целые. Медные колокола бьются не так легко, как горшки.

— Янк'o, ты веришь таким историям? — спросил дядя, обращаясь ко мне.

— Мне сдаётся, дядюшка, что такие фантазии создаются людьми от печали и тяжких страданий.

— Может, и так. Расскажи нам, Авгинья, что ещё слышно.

— Варька Плаксуниха померла.

— Вечная память. Это не новость: люди рождаются и помирают.

— Но померла всё ж по-христиански. Исповедовалась и причастилась. Слава Богу, в Полоцке она переменилась.

— Разве это была великая грешница?

— О! Я обо всём знаю. Как жила её мать! Да и она сама, уж пусть Пан Бог не помянёт ей грехов, имела родимое пятно на губе, которое много ей навредило.

— Ты должна знать об этом доподлинно, ведь тебе всё рассказывают открыто.