Шрифт:
Мысленно стал я припоминать, чем бы похвалиться, ведь я ничего не читал, кроме историков и классиков. История народов — не слишком занимательный предмет для того, кого не интересует театр мира и персоны, что разыгрывают в нём разные сцены. Для моего дяди единственной историей была Библия, из светских же преданий он где-то вычитал, что Александр Македонский, желая узнать о вышине неба и глубине моря, летал на грифах и спускался на дно океана, [42] такая смелость поражала и занимала дядю: надо было и мне рассказать что-нибудь в подобном стиле, потому решил я начать с «Одиссеи» Гомера, ибо в этой поэме полным полно волшебства и чудес, как и в некоторых наших простонародных повестях.
42
По-видимому, речь идёт о повести «Александрия». Авторство этого произведения, написанного во II–III вв. по Р.Х., ложно приписывается племяннику Аристотеля Калисфену. На Руси перевод «Александрии» появился в XI–XII вв. и в XIII в. вошёл в состав «Еллинского и Римского летописца» и «Иудейского хронографа». В XV в. из Сербии на Русь попала новая редакция «Александрии», отличающаяся большей живостью и лирической окрашенностью изложения. «Сербская» редакция была весьма популярна и широко распространилась в списках, которые порой значительно отличались друг от друга. Белорусские и украинские списки «Александрии» имеют ряд существенных отличий вследствие влияния «Historiadeproeliis» (латинского перевода одной из ранних рецензий Псевдо-Каллисфена), пришедшей из Польши.
Около десяти вечера, когда деревенские жители окончили работу, дядя после молитвы идёт почивать. Уже собралась вся челядь послушать новые повести, и он сказал так:
— Ну, Янк'o, расскажи-ка нам что-нибудь интересное, я буду внимательно слушать, ибо чую, что сегодня скоро не засну.
Тогда я, чтобы мои повести были более понятны слушателям, кратко поведал о самых главных греческих богах, богинях и героях, потом о золотом яблоке, о суде Париса и об осаде Трои. Все слушали с интересом и изумлением. Некоторые из челяди говорили меж собою:
— Гэтай басьнi прыпомныць не можна, дужа цяшкая.
— А было ли взаправду то, что ты рассказываешь? — после долгого молчания перебил дядя.
— Так когда-то верили язычники, ибо это было до рождения Христа. О существовании этого народа известно из истории, известно также и о его религии.
— И этому вас учат в школах иезуиты? На что ж это нужно?
— Кто учится, — отвечаю, — тот должен знать обо всём.
— Ну тогда рассказывай дальше.
И дальше я говорил без перерыва. Уже было за полночь. Домашние, расходясь, тихо повторяла меж собой:
— Нам гэтай басьнi ня выучыца, усё што-то нi па-нашэму, тут нiчаго нi прыпомнiш.
Через некоторое время я услышал мощный храп моего дяди и, обрадованный по этой причине, перекрестился и заснул.
На другой день он как рачительный хозяин встал очень рано, пока я ещё дремал, успел осмотреть всё своё маленькое имение, а вернувшись в дом, подошёл ко мне и окликнул:
— О, как вижу, ваша милость любит спать по-пански! Вставай, для простых людей это грех, и тебя назовут гультяем! [43] А твоя вчерашняя история очень уж мудрёная, хоть убей, не могу вспомнить ни одного имени этих языческих богов. Ну да она не последняя, погостишь у меня до весны и за долгие зимние ночи много чего расскажешь о том да о сём.
43
Гультяй — лентяй, лодырь, праздный, гулящий человек.
Во время моего пребывания в дому у дяди пришлось мне в течение почти пяти недель каждую ночь убаюкивать его пересказами поэм известных греческих и латинских классиков, но больше всего понравились ему проделки Улисса из «Одиссеи» во владениях Цирцеи и на острове циклопов. Порой говорил мне:
— А что, может, когда-то давно и бывали такие огромные великаны, только удивительно, что с одним глазом на лбу. Однако, что за хитрец этот Улисс: напоил, выколол глаз, да и выехал, уцепившись за барана.
Не мог он также забыть шестой песни из Вергилия, [44] где Эней спускался в ад. Частенько повторял мне:
— Хоть он и был язычник, но какие питал благородные чувства, какую любовь к отцу — пошёл в такое опасное место. Однако странная у них вера, у нас спасённые души идут на небо, а они выдумали себе царствие небесное так глубоко под землёю. Вот чудеса!
Однажды, беседуя со мною, спросил он, давно ли я был в Полоцке?
— Без малого год не доводилось бывать в этом городе.
44
Имеется в виду поэма Вергилия «Энеида».
— Если как-нибудь поедешь туда, хорошо было бы узнать у отцов-иезуитов, как учатся мои Стась и Юзь. [45] О! нехудо быть учёным человеком! Вот! как ваша милость рассказываешь из разных книжек, того неуч и во сне не увидит! Хорошо всё знать. Будучи в Полоцке, я и моя покойная жена, вечная ей память, просили отца-префекта, [46] чтоб не жалел розог.
Розгою Дух Святый детище бити велит: Розга убо мало здравия вредит. [47]45
Юзь — Юзеф, Иосиф.
46
Префект (от лат. praefectus — начальник) — монах, возглавлявший учебное заведение.
47
Первые строки назидательного стихотворения XVI–XVII вв. «Похвала розге».
О! это замечательные стихи, розга учит разуму и вере. Некоторые наши паничи, которых родители баловали, только и знают, что забавляться с конями и собаками, а придёт какой из них в костёл, так даже не перекрестится. Какая тут утеха родителям, только кара Божья!
Уже были первые дни ноября: я сидел у окна и в задумчивости слушал завывание осеннего ветра, шелест берёз и клёнов, которые густо поднимались над крышей дома. Вихрь крутил на дворе жёлтую листву и поднимал её ввысь. Повсюду было тихо, лишь изредка забрешет пёс, коли учует прохожего или вышедшего из лесу зверя. Мысли мои были заняты печальными грёзами. Тут входит женщина, что была у моего дяди за хозяйку, она приходилась сестрой его жене-покойнице и пребывала уже в солидных годах. Увидев, что я задумался, сказала: