Шрифт:
«Или я ничего не понимаю, или это самый искушенный преступник из всех, каких я встречал!»— решил Аврониев и вдруг, прервав тягостную тишину, воскликнул:
— Доктор, а ведь цезий-то украли вы!
Васильев побледнел. У него задрожала нижняя губа, и он нервно, хриплым голосом проговорил:
— Это неправда!
— Как неправда, когда у вас находится одна проволочка цезия,— встал со стула Аврониев.
Васильев вскочил.
— Не брал я никакой проволочки! А если вы решили шантажировать меня, это другой вопрос!
— Проволочка у вас,— настаивал Аврониев.
— Неправда!
— У вас!
— Вы фантазируете! — закричал молодой врач, готовый с кулаками наброситься на Аврониева.
Аврониев медленно подошел к нему.
— Простите,— сказал он,— но я должен вам доказать, что отрицать бессмысленно. Выложите на стол все содержимое ваших карманов. Абсолютно все!
Васильев молча подчинился. Сунув левую руку в карман, он закусил губу от острой боли.
— Что с вами? — спросил Аврониев, не сводивший с него глаз.
— Рана на руке. Лучше было бы, если я не ездил за этим проклятым цезием. Мало того, что я чуть было не попал в аварию, — сейчас вы хотите сделать из меня преступника! Я привез цезий, и я же его украл! Где же логика?
— Что за авария?
— На машину, в которой я ехал с аэродрома, едва не налетел грузовик.
Васильев скова сунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда несколько листов бумаги. Из них выпала на пол маленькая, тонкая, как волос, проволочка.
Аврониев быстро поднял ее, положил на белый лист бумаги и молча показал Васильеву.
Врач в ужасе широко раскрыл глаза. Он стоял как вкопанный, и с его судорожно сжатых губ слетело только одно слово:
— Цезий!
Целую минуту никто не нарушал тишины. Балтов не сводил глаз с Васильева, а Аврониев размышлял: «Что же это? Если он взял ее, то неужели он такой болван, что положил проволочку во внешний карман пиджака? Просто невероятно!»
Силы покидали Васильева, но вдруг он снова закричал:
— Это неправда! Это шантаж! Эту проволочку я никогда не клал в свой карман!
— Но кто же тогда? — спросил Аврониев, укладывая проволочку в пробирку.
Васильев смутился:
— Не знаю... Откуда я знаю, кто... Но я не виноват... Неужели вы серьезно думаете...— говорил он взволнованно, бессвязно, как будто только теперь осознал значение всего, что случилось с ним.— Клянусь вам, товарищи, я не брал проволочки. Не понимаю, как она оказалась в моем кармане. Не понимаю...
Аврониев продолжал смотреть прямо в глаза Васильеву. Затем он перевел взгляд на его забинтованную руку.
— Успокойтесь,— сказал он.— Расскажите, где и как вы получили ранение.
Васильев рассказал так же несвязно, отрывочно, но все же достаточно ясно, как он и Симанский поехали за цезием на аэродром, как он возвращался и как на их машину едва не налетел грузовик с номерным знаком, оканчивавшимся цифрой «32».
— Тридцать два,— повторил Аврониев.— А почему этот грузовик не остановился? Почему, шофер грузовика не подошел к машине? Зачем он стоял в переулке за перекрестком? Садитесь,— сказал он врачу.— Теперь расскажите еще раз все, что с вами случилось, но со всеми подробностями. Как вы вышли из больницы, о чем говорили, как сели в машину, что произвело на вас впечатление, как приехали на аэродром, какой разговор состоялся у вас там... словом, все с самыми мелкими подробностями.
Васильев взглянул на него, потом на Балтова, который ободряюще улыбнулся ему, и снова почувствовал, что им овладевает прежняя нерешительность и раздвоенность. Но начав рассказывать, он увлекся. Изредка на какой-то миг он испуганно замолкал, затем опять продолжал и так рассказал почти все, что произошло с ним в эту злополучную ночь.
Аврониев задавал ему только наводящие вопросы: .
— Как держал себя Симанский в операционной? Что о» делал, когда вы искали цезий? Говорил ли он с кем-нибудь? С кем разговаривал Симанский в этот вечер?
Васильев снова замолк. Он не знал, стоит ли рассказывать о том, что Симанский солгал ему, сказав, что не знает Антонову. Но это только подозрение... И он не решился поделиться им со следователем.
Допрос продолжался.
Васильев рассказывал:
— В процедурной было жарко, и биолог часто отворял окно, чтобы проветрить комнату.
— Какое окно?
— Восточное.
— То, что над мусорным бункером?
— Да.
— А не вытаскивал он что-нибудь из карманов? Не держал ли он в руках какой-нибудь предмет — книгу, носовой платок?