«...И вот жилище возле ручья. Почерневшая от времени и дождей хижина со всех сторон была обставлена каким-то таежным хламом, корьем, жердями, тесинами. Если бы не окошко размером с карман моего рюкзака, трудно было бы поверить, что тут обитают люди. Но они, несомненно, тут обитали – рядом с хижиной зеленел ухоженный огород с картошкой, луком и репой. У края лежала мотыга с прилипшей свежей землей.

Наш приход был, как видно, замечен. Скрипнула низкая дверь. И на свет божий, как в сказке, появилась фигура древнего старика. Босой. На теле латаная-перелатаная рубаха из мешковины. Из нее ж – портки, и тоже в заплатах, нечесаная борода. Всклокоченные волосы на голове. Испуганный, очень внимательный взгляд. И нерешительность. Переминаясь с ноги на ногу, как будто земля сделалась вдруг горячей, старик молча глядел на нас. Мы тоже молчали. Так продолжалось с минуту. Надо было что-нибудь говорить. Я сказал:

– Здравствуйте, дедушка! Мы к вам в гости... Старик ответил не тотчас. Потоптался, оглянулся, потрогал рукой ремешок на стене, и, наконец, мы услышали тихий нерешительный голос:

– Ну, проходите, коли пришли... Старик открыл дверь, и мы оказались в затхлых липких потемках. Опять возникло тягостное молчание, которое вдруг прорвалось всхлипыванием, причитаниями. И только тут мы увидели силуэты двух женщин. Одна билась в истерике и молилась: «Это нам за грехи, за грехи..!» Другая, держась за столб, подпиравший провисшую матицу, медленно оседала на пол. Свет из оконца упал на ее расширенные, смертельно испуганные глаза, и мы поняли – надо скорее выйти наружу. Старик вышел за нами следом. И тоже немало смущенный, сказал, что это две его дочери.

Давая новым своим знакомым прийти в себя, мы разложили в сторонке костер и достали кое-что из еды.

Через полчаса примерно из-под навеса избенки к костру приблизились три фигуры – дед и две его дочери. Следов истерики уже не было – испуг и открытое любопытство на лицах.

От угощения консервами, чаем и хлебом подошедшие решительно отказались: «Нам это не можно!». На каменный очаг возле хижины они поставили чугунок с вымытой в ручье картошкой, накрыли каменной плиткой и стали ждать. На вопрос: «Ели вы когда-нибудь хлеб?» – старик сказал: «Я-то едал. А они нет. Даже не видели».

Одеты дочери были так же, как и старик, в домотканую конопляную мешковину. Мешковатым был и покрой всей одежды: дырки для головы, поясная веревочка. И все – сплошные заплаты».

«...В вечеру знакомство продвинулось достаточно далеко, и мы уже знали: старика зовут Карп Осипович, а дочерей – Наталья и Агафья. Фамилия – Лыковы».

«...Молитвою собеседники наши прерывали долго тянувшийся разговор. Вопросов с обеих сторон было много. И пришло время задать главный для нас вопрос: каким образом эти люди оказались так далеко от людей? Не теряя осторожности в разговоре, старик сказал, что ушли они с женой от людей по божьему повелению. „Нам не можно жить с миром...“.

Принесенные нами подарки – клок полотна, нитки, иголки, крючки рыболовные – тут были приняты с благодарностью. Материю сестры, гладили руками, рассматривали на свет».

(Записки Г. Письменской взяты из книги В. Пескова «Таежный тупик»). Эта короткая запись Г. Письменской лишний раз подтверждает полную изоляцию Лыковых – на протяжении многих лет и никакой связи ни с кем не было. А геологи – это люди немногословные, большой силы воли и никогда лишнего не говорят. Надо сказать, что старшая дочь Наталья и сын Савин видели людей несколько раз в своей жизни: когда жили в поселке на Каире, когда жили на Алтае в Турочакском районе, где родилась Наталья, когда к ним пришли наблюдатели заповедника и в 1946 году военно-топографический отряд. Агафья и младший сын Дмитрий людей не видели никогда. Первые люди, которых они увидели своими глазами, были геологи группы Г. Письменской.

Но если кто-то когда-нибудь регулярно бывал у Лыковых, как пишут газеты, то из простых вещей, как резиновые и кирзовые сапоги, валенки, ватные телогрейки, овчинные полушубки, дешевые ткани типа фланели, тонкого брезента и т. д. могли привозить для всех Лыковых сколько угодно. Этими товарами в 50–60 годы были завалены прилавки сельских магазинов. Могли также привозить дешевые крупы: пшено, гречку, овсянку и, конечно, соль. Говоря простонародным языком, все эти товары и продукты всегда были, как шутя говорили «дешевле воды».

А вот когда Лыковых обнаружили и это стало достоянием гласности, вот тут и родственники моментально зашевелились и стали посещать и помогать, кто чем может. Надо сказать, что многие из них практически стали забывать о Лыковых. Некоторые старики ушли из жизни, молодежь Лыковых никогда не видела, да и не знали точно, где они, живы ли они, тем более что слухи об их местопребывании были самые разноречивые.

В статьях о Лыковых можно прочитать и такое, что якобы Карп Осипович в течение нескольких лет избродил все пространство в радиусе до 700 километров от своего жилья с целью подыскать для своих детей напарников в жизни. Удивительно, как можно писать такое, в какую голову эта мысль пришла. Или хотелось как-то оправдать жизненные действия главы семьи «за бесцельно прожитые годы». Да такого и быть не могло. Что значит 700 километров? Давайте представим. Если Лыков действительно ходил многие месяцы в течение нескольких лет на такие расстояния, то он мог побывать в городах: Абакане, Кызыле, Новокузнецке, Кемерове, Барнауле, Бийске и т. д. А сотни поселков, которые были бы у него на пути? А результат какой? С кем виделся? Где ночевал? И т. д. и т. п. В его-то одежде, без обуви, без каких-либо документов, в результате чего он мог быть задержан в любом месте, в любое время. Да еще немаловажный момент – питание. Мирская пища неприемлема, а другой нет.

Такие сообщения вызывают, мягко говоря, недоумение. Авторы подобных сказок, видимо, не представляют ни причин, изза которых люди уходили в глухомань и скрывались, ни горнотаежных условий, ни законов, царивших в те годы в стране. И уходили Лыковы в «пустынь», подальше от людей, не для того, чтобы потом разгуливать чуть ли не по всей Сибири. Да и зачем нужно было покорять такие расстояния, когда в десятках поселков, которые он знал как свои пять пальцев, в которых раньше бывал много раз, где проживают единоверцы и многочисленная родня, до которых от Ерината рукой подать, он мог бы решить любые вопросы. Да и молва бы разошлась по всей округе. Но он никогда и никуда не ходил и нигде не был. Даже в конце жизни, когда ему предлагали побывать у родни, когда все опасности миновали, он не решился. В.М. Песков спросил однажды у Карпа Осиповича, не желает ли он побывать у родни, и обещал помочь, но тот категорически отказался. Сказал, что его «в миру сразу как рябца схватят».