Бунин ревниво посматривал в нашу сторону от противоположного ряда кресел...

Я в полудреме снова и снова пытался восстановить, полнее текст сожженного письма от сержанта Морозова.

«...Но погиб Леха не от пули душмана, а от своих рук. Он мне сказал, что послал вам документы о нехороших делах в Афганистане...»

Потом там были слова «оплатам», «вки», «чтобы... боялись». Может быть, «нашим солдатам делают прививки, чтобы мы (или они) не боялись. А Леха не хотел (был против), и он заспорил с нашим командиром. Леха говорил, что у него в Москве есть хорошая знакомая, и что она учится на юриста, и она все расскажет, куда следует. Дорогая Ким! Это все вранье, что Леха закрыл грудью командира от пули. Они дрались ножами. И командир зарезал вашего друга. Нам делают прививки. Они называются...»

Ну да, конечно! Эликсир «ФАУСТ»! Семен Семенович думал — Алексей Фауст, это ерунда. Просто Морозов не знал, как пишется слово «эликсир». Там остались буквы «деке». «Они называются эликсир ФАУСТ, то есть производят государственное преступление...»

Самолет, одолев хребты, начал снижаться в каменную чашу Кабульской долины. И только здесь у меня возникло ощущение чужой земли — я увидел ее, как только самолет, пробив толщу облаков, нырнул в залитое солнцем пространство. Все вокруг было желтым: грязно-желтая речка, желтые камни, желтый воздух. И всюду — голая земля, лысая, желто-черная, с плешинами недавних пожарищ

— Куда это нас принесло, а, Саш? — Грязнов растерянно смотрел в иллюминатор.

Самолет делал круги над военным аэродромом, один, второй, третий. Теперь уже все смотрели вниз, где посреди посадочной площадки полыхал желтым пламенем бензовоз, а вокруг него с пескоструйными аппаратами суетились полуголые люди.

— Опять афганцы горящую бочку с горы спустили.

— Да свои же, кармалевцы, небось.

Это сзади нас ведут разговор двое отпускников — смуглый ефрейтор с восточными глазами и белобрысый старшина.

— Ты что, сдурел, Куназ? Тебе Серый покажет «своих», болтай больше.

Значит, спецназовцы: заместитель ГРУ Рогов говорил нам, что генерал Серый командует 17-м полком спецназа.

Наконец самолет садится на площадку, и мы выходим на раскаленный воздух. Под ногами — потрескавшаяся земля, над головой небо — не голубое, хотя солнце палит вовсю и ни единого облачка. Оно желто-латунное. И на всем лежит латунная пыль: на лицах солдат, на фюзеляже вертолета, на котором нам предстоит лететь в расположение военного прокурора 40-й армии.

— Из автомата стреляли?

Загорелый майор с выцветшими на солнце волосами, встретивший нас в аэропорту, знал обстановку.

— Конечно, — поспешно ответил я, — семь лет назад. А что?

— Понятно, — вздохнул майор, — «аказс» вручаем товарищу Бунину! Вам гранату — держите.

Я попробовал запихнуть гранату в карман джинсов, но она не лезла. Тогда я сунул ее в портфель с делом Ким.

— Поосторожней. Это на крайний случай. Дернете за чеку — и в самую гущу...

Он вгляделся в мое лицо и взмахнул рукой, что означало приглашение осмотреться: кругом воронки, следы обстрела...

Как только мы приземляемся, Грязнов скороговоркой шепчет мне на ухо:

— Я отвалю, Сашок, потихоньку, не делай волны, я вас найду...

И Грязнов действительно «отваливает», я даже не успеваю заметить куда. Бунин командует парадом, говорит то с одним офицером, то с другим, он не сразу замечает, что Грязнов исчез, а когда замечает, то уже поздно «делать волну»: мы стоим в кабинете военного прокурора.

Худенький, как мальчишка, военный прокурор 40-й армии выложил передо мной секретное дело Владимира Ивонина.

В советском уголовном процессе два вида следствия: дознание и основной вид расследования— предварительное следствие. Дознание предшествует следствию по сложным делам или же производится полностью по менее значительным — органами милиции. Личные дела дознавателей воинских частей в Афганистане хранились в сейфе прокурора 40-й армии, и среди них—досье дознавателя 17-го отдельного полка спецназа В. Ивонина.

С фотографии на меня смотрело совершенно иное лицо, чем я себе представлял по муровскому фотороботу и эскизу Карасева. Прилизанные волосы вместо ежика, низкий лобик, хищный нос, тонкие губы. Старик Ломброзо остался бы доволен этой харей: налицо были все признаки стойкой врожденной склонности к совершению преступления. Читаю подробную справку-установку. Отец — известный поэт. Мать — учительница пения. Когда Владимиру исполнилось 10 лет, родители развелись. Мать пошла работать продавщицей в галантерейную секцию универмага, через два года вышла замуж за заведующего гаражом того же универмага. Характеристики учителей школы: литературы—низкая грамотность, хорошая память, математики — способности к точным наукам, груб и высокомерен, физкультуры — физически развит слабо, к спорту интереса не проявляет.

После окончания 7-го класса поступил в Ленинградское суворовское училище. Офицер-наставник отмечает в справке, что Ивонин по военным предметам успевал хорошо, зарекомендовал себя отличным спортсменом. Со сверстниками груб и надменен, с наставником — почтителен. С матерью и отчимом отношений не поддерживал, свободное время проводил в семье дяди, брата отца, заведующего районным клубом в Репино Ленинградской области. В 1978 году к Ивонину в гости приезжала мать, которая оформила развод с отчимом по причине его алкоголизма. В 1979 году зачислен курсантом Ленинградского высшего командного училища спецназа им. Кирова и после окончания по его просьбе направлен в ограниченный контингент советских войск на территорию Демократической Республики Афганистан. В 1983 году принят в члены КПСС. Характеристика командира 17-го отдельного полка Серого: «Ивонин—настоящий военный человек, рекомендую его в качестве дознавателя для проведения расследования воинских преступлений во вверенном мне полку».