— Записывай.

— Я запомню.

— Москва, улица Королева, двенадцать, телевидение, передача «Человек в закон». Запомнил? Ишь разбежался, адресок ему оставь...

— Я честно отдам. — Василий даже руку к груда приложил, чтобы придать своим словам большую правдоподобность.

— Ага, как же. — Бабухин все еще клацал зубами от пережитого испуга. — Думаешь, фраера нашел? Сам утром за двадцатку кипиш поднял, а у меня три штуки забрал!

– г- Да иди ты! — сплюнул в сердцах Гладий. — Ему русским языком говорят — вернем, а он не понимает!

— Мне, конечно, неудобно вас прерывать... — скромно кашлянул Сотников. — Но нам пора вообще-то...

Гладий спустился на берег первым. Веня, Кирюха и Митяй шли позади, подавленно переглядываясь.

— Прибавим шагу, — скомандовал Турецкий, в первый раз почувствовав себя в шкуре преступника.

— Вот еще, — хмыкнул Козлов. — Чтобы я испугался каких-то сопляков? Да никогда в жизни!

— Одно дело — пугаться, — наставительно заметил Сотников, — а совсем другое — проявлять благоразумие и осмотрительность.

— Надо было его хотя бы оглушить. — Кирюха оглянулся на теплоход. — Жопой чую, этот лопух такой вой поднимет...

— Не поднимет, — заверил его Вася. — Мы с ним договорились.

И в следующую секунду с борта донесся душераздирающий вопль:

— Полундра! Подъем! Ограбили! До нитки раздели!

Это Бабухин бегал по палубе и стучался в двери кают.

Ему открывали с неохотой, позевывая, но, врубившись в ситуацию, мгновенно хватали все тяжелое, что попадалось под руку, и на всех парах летели к трапу.

— Так, я беру на себя четверых, — уверенно произнес Гладий.

— Я троих точно и еще один под вопросом. — Козлов хищно наворачивал на кулак носовой платок.

— Я тоже троих. — Кирюха что-то прикинул в уме. — Если сразу по яйцам...

— Я одного, а второго задержу, — зябко передернул плечами Сотников.

Турецкий молчал.
– Ребята остановились, обернулись к пароходу и приготовились к бою.

«Шкафы» Бабухина скатывались по трапу и растекались по причалу взъерошенным черным пятном.

— Семь, восемь, девять... — вслух считал Сотников. — Одиннадцать, двенадцать, тринадцать...

Противников становилось все больше и больше. Они пока не двигались с места. Видно, накапливали силы для броска.

— Девятнадцать, двадцать, двадцать одни

— Очко, — помимо своей воли выдохнул Козлов.

— Двадцать два, двадцать три...

— Перебор. И откуда их столько?

Замыкал процессию сам Бабухин. Он громко сквернословил и отчаянно размахивал руками, подогревая победный настрой своих ореликов.

— Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь. — Голос Сотникова задрожал. — Во! Откуда ж столько? Тридцать девять, сорок...

— Хватит! — остановил его Турецкий. — Бежим!

И они побежали, мгновенно забыв о мужской гордости, чувстве собственного достоинства и другой подобной дребедени.

Вперед сразу вырвался Кирюха. Запрокинув голову, он так быстро перебирал ногами, что в какие-то моменты они вовсе пропадали из виду. Турецкий, Козлов и Сотников дружным пелетоном сели ему на «колесо». А вот тяжеловесный Гладий подотстал.

—У него же деньги! — не снижая скорости, кричал Козлов. — Заберите у него деньги!

Преследователи разделились на две части. Одна из них бросилась вслед грабителям, другая же повскакивала в припаркованные неподалеку тачки. Взревели двигатели, и четыре «мазды» рванулись с места.

План у Бабухина был простой: выражаясь военным языком, взять беглецов в клещи, затем в кольцо, сдавить и уничтожить. Деваться им было некуда: справа — вода, слева — высоченная стена таможенного терминала, а до выхода с причала не меньше двухсот метров.

Моряки иностранных кораблей и японские портовики взирали на происходящее с интересом, но вмешиваться не собирались, разумно полагая, что русские друг с другом сами разберутся.

«Мазды» приближались с бешеной скоростью. По лицам водителей можно было легко определить, что сворачивать они не собираются. Один из них даже приоткрыл дверцу, чтобы шарахнуть ею по хребту Гладию — он представлялся прекрасной жертвой.

— Прижимаемся, к стене! — приказал Турецкий. — Иначе они нас размажут!