Считая, что «до конкретного изучения на месте этой проблемы все решение могло быть только приблизительным, гадательным», он писал, вернувшись из Афганистана, что теперь на очереди экспедиция в Центральную Азию и только начавшаяся подготовка к путешествию по странам Средиземноморья откладывает ее.

Наконец в 1929 году настал черед и Синьцзяна.

Как раз в это время было принято решение о создании задуманной В. И Лениным Академии сельскохозяйственных наук. Н. И. Вавилова, только что избранного академиком, решили назначить ее президентом.

Николай Петрович Горбунов предложил в связи с этим отложить экспедицию. Но Вавилов понимал, что к организации институтов академии можно будет приступить не раньше зимы, когда кончится сельскохозяйственный сезон В корректной форме, но с полной определенностью он написал Н. П. Горбунову:

«Я не могу согласиться с Вашим предложением задержать свою поездку на год, ибо прежде всего своей основной работой считаю исследовательскую и, полагаю, что в интересах всего учреждения, чтобы руководитель его был на достаточной высоте, это определяет общий уровень работы учреждения Трагедия многих учреждений заключается в том, что руководящий персонал, погруженный в административную работу, не в состоянии быть на достаточной высоте в смысле научной ориентировки и тем самым понижается уровень работы всего коллектива <…>. Руководить учреждением в тысячу сотрудников и фактически быть руководителем ряда отделов — нагрузка уже, по существу, выше меры. Какова напряженность этой работы, можно судить хотя бы по тому, что руководитель ни разу за все время существования Института не пользовался отпуском, а время его работы укладывается в среднем в 17 рабочих часов ежедневно.

Я не вижу также оснований откладывать свою научную работу [которая имеет, смею думать, государственное значение [78] ] в связи с развертыванием институтов Академии с-х наук. Прежде всего институты будут основывать директора и директораты <…>. Если бы понадобилось действительно совершенно конкретно продумать этот вопрос теперь же, то для этого нужен 1–2 дня, в которые может быть использовано наше мнение, как консультантов.

<… > Я отказался от поездки на Международный съезд ассоциации селекционеров, где я состою членом президиума, отказался от приглашения (платного) по Германии для чтения лекций в июне — июле, отказался от очень привлекательной поездки ради трудного, но, по моему убеждению, более важного дела — исследования важных для нас районов, — того дела, которое выдвинет наше учреждение, как мне думается, на большую высоту. Мною обеспечено руководство и администрирование за мое кратковременное отсутствие, которое, в сущности, укладывается в мой нормальный двухгодичный отпуск, на который я имею право, как всякий служащий.

Вся моя поездка не только обдумана, приготовлена, закончена снаряжением, но часть материала уже отправлена в Ош, и вы поймете, Николай Петрович, что обрывать ее нецелесообразно.

Я надеюсь, Николай Петрович, что Вы учтете психологию научного работника, наша работа и так идет в обстановке исключительно напряженной, на границе норм. Соглашаясь на взятие тяжелых обязанностей администрирования огромным коллективом, я, конечно, имел право рассчитывать на естественное предоставление свободы в моей научной работе, которая тесно связана со всей работой Института. Те препятствия, которые ныне возникают, заставляют меня всерьез передумать правильность моего решения и принять все меры к освобождению, на которые имеет право каждый научный работник. Я никогда не стремился к административным должностям и не стремлюсь к ним и теперь и считаю себя более на месте в лаборатории и на поле в качестве научного руководителя и готов остаться в скромной роли ученого специалиста, самое большое — заведующим отделом полевых культур, но вообще без всяких претензий на какое-либо заведование.

Я очень прошу Вас, Николай Петрович, уделить некоторое внимание подымаемому мной вопросу, который для меня является вопросом исключительной важности. Думаю, что он соответствует и общим директивам всемерной концентрации научного работника именно на научной работе»*.

К счастью, Николай Петрович Горбунов хорошо понимал «психологию научного работника».

Из Оша по Алайской долине, той самой, что была закрыта для Вавилова в 1916 году из-за восстания киргизов, вдоль Алайского хребта, «во льдах и снегах», Вавилов и его спутник ботаник М. Г. Попов двинулись к пограничному китайскому посту Иркештам.

Михаила Григорьевича Попова Вавилов знал уже более десяти лет. Еще в Саратове он познакомился с талантливым молодым ботаником, ассистентом заведующего кафедрой ботаники Д Я Янишевского, а в 1927 году пригласил его на работу в ВИР.

До революции, после окончания в 1913 году Петербургского университета, М. Г. Попов вел ботанические работы в Средней Азии. В 1920 году, когда был организован Среднеазиатский университет, Попов вернулся в Ташкент и вскоре выдвинулся в число лучших знатоков растительности Средней Азии. Вавилов не без основания считал его наиболее полезным спутником для путешествия в соседний со Средней Азией Синьцзян.

Путь до границы тянулся семь дней по горным тропам Памира, где «удобств <… > меньше, чем в Афганистане»*. Караван едва тащился. Приходилось подгонять ленивых караванщиков, мерзнуть на высокогорных ночевках, да и спутник оказался «с норовом», как вскользь заметил Вавилов в письме Елене Ивановне. «В общем, конечно, приводить землю в порядок в кабинете по книжкам куда удобнее. Но раз взялись, то сделаем»*, — писал он из Иркештама.

У пограничного пункта — скопление караванов. Они везут шерсть из внутренней Кашгарии. Бросается в глаза разнообразие пород верблюдов — верный признак близости центра их происхождения. Не случайно Н. М. Пржевальский открыл в соседних районах Монголии дикого верблюда.

Покончив на границе с формальностями, наняв проводников, Вавилов и Попов направились в Кашгар. Несмотря на сравнительную проторенность пути, он оказался нелегким. При переправе вброд через Кызыл-Дарью лошадь Вавилова попала в подводную яму и утонула Вавилов едва успел высвободить ноги из стремян и вплавь добрался до мелкого места. Но многие документы намокли, анероид и фотоаппарат пришли в негодность.

Поля Кашгарского оазиса сразу же показали Вавилову, что, несмотря на прогнозы Лаубаха, Синьцзян не причастея к основному очагу земледельческой культуры. Важнейшие полевые растения проникли сюда из Средней Азии и Афганистана. Причем мощный барьер Гималаев преодолело лишь небольшое число форм.