Прогресс экономический обеспечил бы благосостояние народов России, в жизни прочно обосновалось бы новое поколение — по сравнению с отцами и дедами качественно иначе образованное, более культурное.

А за достатком, образованием и культурой пришла бы и социалистическая демократизация — как расширение возможности для широкой массы самостоятельно управлять собственной судьбой.

22 июня 1941 года на подобных возможностях был поставлен крест. Но ведь и Германия, несмотря на то, что ныне далеко обошла свою былую победительницу, в исторической перспективе тоже потерпела поражение. Она тоже упустила свой исторический шанс! Ведь если бы не ее последний «Drang nach Osten», она могла бы сегодня быть (и по праву!) второй державой мира — после СССР.

Конфликт был обоюдно бессмыслен, но был ли он автоматически запрограммирован противостоянием коммунистического СССР и националистического Третьего Рейха? Да, будущий Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников еще в бытность свою командующим войсками Ленинградского, а затем и Московского округов, издал в 1927–1929 годах знаменитый трехтомный труд «Мозг армии», где говорилось: «Великие войны подобны землетрясению. <…> Это пережитое „землетрясение“, к сожалению, ещё <…> не лишило империализм его удушающих человечество объятий анаконды. <…> Предстоит ряд войн, войн ожесточенных, ибо те противоречия, которые существуют между капиталистической формой мирового хозяйства и нарождающейся новой экономической структурой, настолько велики, что без больших жертв и борьбы не обойтись».

СССР готовился к войне, как и остальные страны, как и Германия. И очень многие считали, что именно этим двум странам придется в будущем столкнуться опять. Мол, здесь все программирует «идеология»…

Но вот мнение японского советолога профессора Тэратаки: «К заключению советско-германского договора идея всемирной революции отошла на второй план. Троцкий вывел свою теорию „перманентной революции“. Сталин с этой романтикой покончил. При нем, то есть в тридцатые годы (XX века. — С.К.) произошла определенная деидеологизация советской внешней политики».

Профессор Тэратака справедливо считает, что Сталин отдавал приоритет обеспечению суверенитета СССР. Итак, идеологические установки были нацелены на войну, и с этой точки зрения она становилась действительно неизбежной. Однако непосредственно государственные интересы ориентировали на мир. И уже одно это обстоятельство делает все не таким уж и очевидным.

Правда, сам же Тэратака писал: «Нередко можно встретить утверждение, что большевизм и нацизм — одного поля ягоды. Я с этим решительно не согласен. Нацизм и большевизм — генетические враги».

Вроде бы, все верно? Да, если иметь в виду идейный момент. Но верно ли в целом? Задаваясь этим вопросом, я отнюдь не присоединяюсь к тем фальсификаторам истории, пытающимся убедить нас, что Сталин-де и Гитлер — явления родственные. Здесь все неоднозначно.

Родства — ни идейного, ни духовного — тут не было и в помине. А вот нечто, способное примирять и отыскивать общие интересы, — пожалуй, было!

Тот же Тэратака — в отличие от многих нынешних российских расстриг с учеными степенями по «марксистской истории» — признает, что к концу тридцатых годов сталинский СССР ставил во главу угла себя, а не химеры Троцкого.

Да ведь и Ленин, скажем в скобках, в своих последних работах тревожился о том, как нам «организовать соревнование», «реорганизовать Рабкрин», а не о том, как разжечь «мировой пожар».

То есть большевизм Сталина имел все более явно выраженный государственный и даже, я бы сказал, национальный характер. Только национальная окраска тут была не чисто русская, а новая — советская.

Над тезисом о «советском народе» как новой исторической общности людей сейчас смеются. Но мысль о том, что в начале XX века в России начала складываться новая нация — российская, высказывал еще генерал А.И. Деникин в «Записках русского офицера». В СССР эта тенденция, тонко подмеченная Антоном Ивановичем, лишь развивалась и укреплялась. И большевизм сталинской формации все чаще ставил интересы новой советско-российской нации превыше всего.

Германский же нацизм превыше всего ставил интересы немецкой нации. Но высшие интересы обеих наций — и советско-российской, и германской, заключались в обеспечении взаимной дружбы и сотрудничества, у которых были и естественная экономическая основа, и глубокие исторические корни. И вот на почве общности национальных интересов именно СССР и Германия совсем не обязательно должны бы ли сойтись в рукопашной.

Профессор Тэратака не ошибался: нацизм и большевизм, как идеологии, действительно были генетически глубоко чужды друг другу, вплоть до прямого антагонизма.

Но это не означало, что такими же генетическими врагами были нацистский Третий Рейх — как государство германского народа, и социалистический Советский Союз — как государство советского народа. Германия и Россия исторически и геополитически изначально врагами не были, потому что всегда были призваны не уничтожать, а дополнять друг друга.

И тем не менее между ними за короткий исторический период дважды возникали жестокие войны. В чем дело? Почему?

Подробно рассматривая обстоятельства и истоки формирования конфликта Германия — СССР, я обнаружил, что причины их возникновения ведут в глубь времен: от начала тридцатых годов — к послеверсальской Веймарской Германии и полутроцкистскому СССР начала двадцатых годов, затем — к Версальскому миру, Первой мировой войне, а потом — и к её предыстории.