Шрифт:
Генерал явно не понимал, что если уж аппетит к наживе появляется, то он всегда непомерный.
Не удержусь и порекомендую читателю монографию Владимира Яковлевича Лаверычева «Военный государственно-монополистический капитализм в России». Название говорит само за себя — перед войной и во время войны Большой Капитал даже в Российской империи начинал организовываться так же, как это давно произошло на Западе — в рамках легальных, с участием государства, структур.
Вдумчивое чтение этой монографии многое может дать в понимании того, была ли случайной и мировая война, и Великая Октябрьская социалистическая революция…
Но хватит и двух цитат: «Потребление сахара было на низ ком уровне из-за политики сахарозаводчиков». А дальше Владимир Яковлевич наглядно иллюстрирует этот общий тезис отрывком из доклада (от октября 1915 года) комиссии знаменитого генерала Батюшина. Батюшин — крупный русский контрразведчик времен Первой мировой войны. Между прочим, он одно время плодотворно работал под началом ученого-геодезиста, генерала М. Бонч-Бруевича — родного брата ленинского соратника и… тоже контрразведчика.
Оба генерала не раз больно наступали на любимые (то есть из кровавого золота) мозоли петроградского гадюшника. Причем Батюшин — настолько крепко, что обирающие и обдирающие Россию правнуки тех, кто обирал и обдирал ее в начале века, не могут успокоиться до сих пор и порой, упоминая о генерале, злобно перевирают его фамилию в мельче звучащее «Батюшкин»…
Батюшин докладывал: «Во всероссийском обществе сахарозаводчиков произошла перегруппировка и во главе всего дела встали два еврея — Гепнер и Абрам Добрый. Гепнер и Добрый (упоминается в докладе и сахарозаводчик Лазарь Бродский. — С.К.) дирижируют в Союзе сахарозаводчиков, устанавливают количество производства, цены на сахар, место его хранения и определяют количество товара, подлежащего выпуску на рынок. При обысках (в банках. — С.К.) и у киевских сахарозаводчиков Израэля Бабушкина, Иоэля Гепнера и Абрама Доброго были обнаружены материалы, уличающие как этих лиц, так и других, причастных к сахар ной промышленности, в злостной спекуляции сахаром, умышленном сокращении выпуска сахара на внутренний рынок империи, сосредоточении сахара в пунктах, где в этом не встречалось необходимости, вывозе сахара за границу во время войны в ущерб снабжения таковым населения и, наконец, в преступном противодействии снабжению сахаром армии»…
Вот так: кому война — мачеха, а кому — и сплошной сахар! Недаром, видно, Шарль-Морис Талейран-Перигор любил называть это самое словом «сладенькое»…
А ведь тут речь только о сахаре и сахарозаводчиках! Были же еще и банкиры Бродские, и хлеботорговцы Дрейфусы, и угольщики Рабинович с Коганом-Бернштейном, заправлявшие в угольной секции топливного отдела Центрального военно-промышленного комитета Российской империи. И это только в одной России!
Так что бедный студент Гаврила, «служивший» террористом, мог спокойно продолжать учебу — войну бы начали и без него…
А что бы произошло, если бы русского солдата не бросили затыкать собой на Востоке дыры французской обороны на Западе, а дали возможность подтянуть силы, и уж потом, когда Германия была бы близка к Парижу и увязла в Европе, мы бы ударили мощным «кулаком» в берлинском направлении?
Тогда бы война могла закончиться действительно к листопаду, как планировал Шлиффен и обещал войскам кайзер. Но не так, как планировалось и обещалось…
И что тогда? Россия на белом коне въезжает в Берлин, а Париж, кряхтя, подсчитывает синяки? Лондон толком в войне не поучаствовал, а уж о США и вообще нет разговора. Ротшильды, соответственно, не успели бы объединить кошельки ни с родней по эту сторону Атлантики, ни с партнерами по ту сторону. Сверхприбылей нет, лишний люд «в новые земли» не «переселен», Соединенные Штаты в «большой свет» не выведены и не могут установить свой контроль над истощенной и опутанной военными долгами Европой. Торговец оружием на все четыре стороны Бэзил Захаров тоже оказался бы не у дел.
Генерал Федоров, посланный в Японию добывать оружие для русских войск, был выдающимся и образованным оружейником, но политически его образовывала сама жизнь. Долгая, более чем девяностолетняя, она учила его хорошо и научила многому. И поэтому он, так и не изощрившись в понимании политической стороны дела, служил России советской не менее честно и полезно, чем России царской.
В своих воспоминаниях о том, как он скитался от Японии до Франции «в поисках оружия для русской армии», Федоров не дает политического анализа эпохи. Это — не его «епархия». Зато он всегда точно описывает то, что видит, а иногда делится раздумьями. И как раз эта честная солдатская бесхитростность делает записки Федорова очень удобными для историка. Тут есть те надежные точки-«кочки», пробираясь по которым с одной на другую, можно избежать опасности утонуть в бездонной болотной лжи пристрастных и недобросовестных мемуаристов.
Мировую войну Федоров провел «на колесах» — из Японии на Северо-Западный фронт, оттуда в Англию и Францию, потом опять фронты и оружейные заводы. Возможность сравнивать у Владимира Григорьевича была уникальной в точном смысле этого слова. Даже генерал Гермониус, нередко сопутствовавший Федорову в зарубежных миссиях, не имел «русского» фронтового опыта. Так вот, федоровские описания уровня оснащенности русской и англо-французской армий заставляют любого русского мужчину скрежетать зубами и вспоминать «ненормативную лексику».
У них — всё! Пушки, снаряды, патроны — в изобилии. В на чале войны английское военное министерство (то, которое к войне было якобы «не готово») решило довести норму пулеметов с 2 до 4 на батальон. Но министр военного снаряжения Ллойд Джордж предложил (вроде бы, шутя): «Возьмите максимум в 4 пулемета, возведите его в квадрат, умножьте результат на два, а произведение умножьте снова на два — на счастье».
Конечно, даже после таких расчетов английские батальоны не имели по 64 пулемета. Но и от реальности эта «арифметика» не так уж отличалась, к удовольствию друга Ллойд Джорджа сэра Бэзила Захарова.