– Вы считаете, его здоровье пошатнулось?

Он кивнул.

– Он уже не участвует в турнирах и выглядит очень постаревшим. Мне по секрету сообщили, что у него на ноге незаживающая язва, причиняющая ему мучительные страдания. Не исключено, что… Однако не стоит развивать эту тему.

Я понимала, на что он намекал. Отец постарел. И в молодости он не смог принести многочисленное потомство, а сейчас тем более. Что, если у него больше не будет детей? Кто тогда унаследует трон? Чапуи ясно обрисовал картину: Елизавета считалась незаконнорожденной, как и я, – король признал недействительными оба своих брака – с моей матерью и с Анной Болейн. Генри Фитцрой доживал последние дни. Оставались мы с Елизаветой. Так кто же из нас? Я была старшей дочерью, и меня любил народ.

Так вот какая перспектива раскрывалась передо мной!

Королева Англии! Королева, на которую возложена высокая миссия вернуть свою страну в лоно святой католической церкви!

Со мной произошло то, что можно было назвать чудом. Я мгновенно преобразилась. Исчезло отчаяние и безразличие. У меня была цель в жизни!

Господь не оставит меня, сказала я себе, он мне поможет. Мой отец совершил смертный грех против церкви. И если когда-нибудь мне суждено стать королевой этой великой страны, я восстановлю то, что он разрушил.

Отныне я смотрела на мир другими глазами и ощущала себя женщиной, которой предстоит выполнить священный долг.

Необходимо вернуться ко двору, первым делом решила я. Ссылка слишком затянулась. Но как сейчас относится ко мне отец? Вряд ли он все забыл. А главное, его наверняка бесит то, что народ по-прежнему меня любит, невзирая на все его старания держать меня подальше от глаз людских.

Я не решилась адресовать письмо королю, а написала Кромвелю, чтобы он передал отцу мою просьбу – милостиво простить меня за отказ подчиниться его воле, в чем я сейчас раскаиваюсь.

Мысленно советуясь с матерью, я пыталась объяснить ей, почему смиряюсь перед обстоятельствами. Это во имя высшей цели, говорила я ей, прося ее святых молитв. Продолжая упорствовать, я лишь обреку себя на вечную ссылку и ожидание насильственной смерти. Мне казалось, что мать, так мечтавшая видеть меня королевой, поймет и простит свою дочь.

Отослав письмо, я стала ждать, но ответа не последовало.

Тогда я написала еще одно письмо, снова прося прощения. И тут меня начала мучить совесть: как я могла, пусть даже преследуя столь великую и благородную цель, признать то, чего требовал отец? Нет, моя мать никогда бы не одобрила такого компромисса.

И тут же, не раздумывая, я написала записку лично Кромвелю, прося его передать мое письмо отцу, но при этом принять во внимание, что я не смогу признать недействительным брак короля с моей матерью и разрыв с римской католической церковью.

Кромвель, оказывается, был весьма заинтересован в моем возвращении ко двору и делал все, чтобы вернуть мне расположение короля. Он понимал, что народ положительно воспримет известие о нашем примирении, а это было важно, поскольку ропот в стране не утихал, и королю не мешало бы сделать великодушный жест в сторону опальной дочери. Раньше предметом всенародной ненависти была Анна Болейн, но с ее смертью мог возникнуть новый повод для недовольства.

Рассуждая как политик, учитывающий в первую очередь интересы короля и свои собственные, Кромвель был убежден, что я должна жить под одной крышей с Его Величеством – так будет спокойней прежде всего королю с Кромвелем, ну и… мне. Ему совсем не хотелось, чтобы вокруг меня собрались недовольные и сами восстановили меня в тех правах, которых лишил меня король.

Отец, со своей стороны, тоже, видимо, понял, что держать меня и дальше в ссылке – опасно. Я уже была двадцатилетней женщиной, способной повести за собой тех, кто не хотел признавать разрыва с Римом.

То ли это Кромвель убедил отца, то ли он сам решил, но факт остается фактом – в один прекрасный день ко мне явилась делегация из двух высокопоставленных персон – герцога Норфолкского и графа Сассекса. Они вручили мне официальную бумагу, из которой явствовало, что я – настоящее чудовище, ибо родная дочь никогда не пошла бы против родного отца в его стремлении к правде и благополучию своих подданных. Только благодаря доброте и милосердию Его Величества я все еще нахожусь здесь, где мне дается возможность просить его о прощении.

Я не могла. Не могла признать, что моя мать не была женой короля, что я – не его законная дочь, что Папа Римский – не наместник Бога на земле, а обыкновенный епископ. Передо мной возник образ матери, которая была тверда, как алмаз, зная, что ее могут и убить, и отравить, но она презирала ложь и тех, кто прибегал к обману. Мне было тяжко.

Я сказала высоким гостям, что буду во всем послушна воле отца, но не могу признать, что его брак с моей матерью был недействительным, и одобрить разрыв с Римом.