Наступил сентябрь. Роды ожидались в октябре. Королева Джейн перестала появляться в обществе. Она проводила последний месяц беременности в тиши дворца Хэмптон, где некогда жил кардинал Уолси. Я всегда считала этот дворец с его красивыми башнями и уютными внутренними двориками одним из лучших архитектурных творений Англии. Но, бывая там, я всегда думала о судьбе Уолси, поднявшегося так высоко и так стремительно упавшего, разбившись насмерть. Мой отец как-то спросил его, подобает ли подданному жить в роскоши, какая не снилась даже королю. На что Уолси, отличавшийся острым умом, отчего и стал вторым лицом в государстве, ответил, что подданный должен обладать тем, что не стыдно было бы подарить своему господину. Такой ответ мог на какое-то время обеспечить ему благосклонность короля, однако сохранить в его владении навечно дворец не мог.

И вот теперь здесь жила Джейн в ожидании ребенка, а я развлекала ее своими разговорами.

Как я и ожидала, Джейн была очарована Елизаветой, ее прелестным личиком с выразительными глазами и рыжими кудрями, ее веселым нравом и тем природным очарованием, которого я не видела ни в ком, кроме своего отца в годы его молодости. Видимо, это качество она унаследовала от него. И как только хватило наглости у врагов ее матери свидетельствовать, будто эта девочка – вовсе и не дочь короля? В каждом ее движении, в буйном темпераменте – буквально во всем проглядывал он. Мне казалось, что отец обкрадывает себя, не желая ее видеть.

Но он оставался непреклонным. Однажды он позвал меня к себе. Ссылаясь на доктора Баттса, отец посоветовал мне вести более спокойный образ жизни, чтобы избавиться от частых мигреней.

– Тебе не следует перевозбуждаться, – сказал он, глядя на меня тем подозрительным взглядом, которого я так боялась. В этом взгляде можно было прочесть: «Чем это ты озабочена? Не забывай, что ты всего лишь незаконнорожденная».

Я часто думаю, было ли у Джейн дурное предчувствие в последние недели перед родами. Несомненно, ее мучил страх при мысли, что родится девочка. Перед ее глазами постоянно возникали мрачные символы прошлого, напоминавшие о трагической судьбе двух других жен короля.

Как сейчас вижу ее стоящей посреди огромного банкетного зала, который только что отделали заново. Каменные стены украшены барельефами с инициалами «ДГ» – Джейн и Генрих. Король имел привычку запечатлевать в камне свои союзы с любимыми женщинами. Рядом с «ДГ» были и другие вензеля, навечно запечатлевшие былые увлечения владельца замка.

Джейн выглядела неважно. Ей не помешали бы прогулки на свежем воздухе – об этом говорила бледность ее лица. За окнами бушевала золотая осень, и совсем не плохо было бы посидеть в саду, вдохнуть аромат осенней листвы и ощутить тепло сентябрьского солнца. Но это было категорически запрещено. Король боялся, что она может оступиться или упасть, что вызовет преждевременные роды. Бедная женщина каждую минуту помнила, что носит в своем чреве надежду – короля и всей страны.

Елизавета была с нами. Джейн доставляло удовольствие ее общество. Елизавета была так увлечена своими забавами, что нисколько не интересовалась отцом. Я же все время думала о том, что стоит ему хоть раз увидеть свою дочь, как он будет сражен наповал ее неотразимым очарованием. Мне было непонятно одно – почему эта девочка, которой все надо было знать, которая задавала миллион вопросов и требовала миллион ответов, ни разу не спросила о своей матери. Значит, ей было известно, что произошло? Но откуда? Маргарет не могла этого сделать. Тогда кто же? Я чувствовала, что она знает – эти умненькие глазки и смышленая головка не оставляли сомнения в том, что тайное для нее уже стало явным. Что же должна была думать четырехлетняя девочка о своем отце, убившем ее мать? А что я о нем думала, спрашивала я себя. В том-то и заключалась загадка его личности, что его невозможно было ненавидеть. Что бы он ни совершал – даже чудовищные зверства, – все это прощалось ему, и люди снова искали его благосклонности, словно его окружала некая аура, привлекающая к себе.

Наконец тот день наступил. У королевы начались схватки. Во дворце все замерло в ожидании. Никто не отваживался подойти к королю. Предстоящие часы должны были решить судьбу его подданных – будут ли они иметь доброго, счастливого монарха или злобного, безжалостного тирана.

– Господи, пошли мне сына! – молился король, и все мы молились о том же. Но я в те часы не могла побороть в себе двойственного чувства. Рождение мальчика означало бы конец всех моих надежд. Но, с другой стороны, это облегчило бы всем жизнь, в том числе и мне. Мальчик будет наследником престола, на который мы с Елизаветой уже теряли права.

Мне бы, конечно, стоило молиться о рождении девочки или… мертвого ребенка. Но как я могла? Я даже мысли не могла допустить, что на Джейн свалятся все те несчастья, какие пришлось пережить моей матери.

Я говорила себе: «Пути Господни неисповедимы. Только в Его власти вернуть Англию в лоно истинной веры, а мне остается лишь предаться Его воле».

Ожидание казалось бесконечным. Я сидела вместе с самыми высокопоставленными придворными дамами, обязанными присутствовать при родах, в комнате по соседству со спальней королевы. Время шло, напряжение нарастало, но ребенок на свет не появлялся. Все молчали – неужели что-то опять не так, значит ли это, что король не способен иметь полноценное потомство?

Наконец вышли врачи – им срочно нужно было переговорить с королем. Сомнений не было – роды проходили с осложнениями.

Врачи сообщили, что, возможно, придется выбирать – спасать жизнь ребенка или матери. Решать должен был король.

Я подумала: какое счастье, что Джейн не могла слышать ответ короля, показавший, сколь безразличен он был к ней.

Король ответил своим обычным тоном, грубо и откровенно:

– Спасайте сына, а жену найти ничего не стоит.

Бедная, несчастная Джейн! У меня сердце разрывалось от жалости.