Такое «офицерство» мы и имели в лице советской интеллигенции, три послевоенных поколения которой подвергались интенсивной доктринальной обработке марксистским обществоведением. Мы принимали буквально и понятия о свободе, равенстве и справедливости, которые были на знамени марксизма, и присущие ему ценности гуманизма и пролетарского интернационализма. Смысл всех этих понятий сильно меняется, когда в обществоведческой концепции модель классовой борьбы заменяется моделью борьбы народов .

Обширное чтение трудов и писем Маркса и Энгельса позволяет утверждать, что их категории и понятия классовой борьбы являются лишь надстройкой над видением общественного исторического процесса как войны народов . Более того, понятия классовой борьбы в марксизме и не следует принимать буквально, ибо они сильно связаны с фундаментом, построенным из этнических понятий. Битва народов — «архетипический» образ Энгельса, заложенный в фундамент его понятий. Одно из своих ранних философских произведений он заканчивает так: «День великого решения, день битвы народов приближается, и победа будет за нами!» [2, с. 226].

Для многих людей, воспитанных на советском истмате, думаю, будет неожиданностью узнать, что при таком переходе представления классиков о гуманизме и правах народов почти выворачиваются наизнанку — народы в их концепции делятся на прогрессивные и реакционные . При этом категории свободы и справедливости, как основания для оценки народов в их борьбе, отбрасываются. Народ, представляющий Запад, является по определению прогрессивным, даже если он выступает как угнетатель . Народ-«варвар», который борется против угнетения со стороны прогрессивного народа, является для классиков марксизма врагом и подлежит усмирению вплоть до уничтожения.

Надо ли нам сегодня знать эту главу марксизма, которая при его вульгаризации в СССР была изъята из обращения? Да, знать необходимо, хотя овладение этим знанием очень болезненно для всех, кому дороги идеалы, которые мы воспринимали в формулировках марксизма. 

Эта книга посвящена критическому разбору отношения Маркса и Энгельса к России и русским с точки зрения того влияния, которое оказали взгляды основоположников марксизма на ход русской революции и на судьбу советского строя. Решение высказаться по этой проблеме созревало долго и было очень непростым.

Трудность любой критики Маркса «от советского строя» связана с тем, что марксизм был официальной идеологией этого строя и, что еще более важно, стал восприниматься самими советскими людьми как что-то вроде религиозного оправдания советского строя. Критик сразу переходит в категорию врагов или становится богохульником, так что вникать в смысл критики честный советский человек не желает (как сказано в Библии, «не ходите на собрания нечестивых»). С другой стороны, антисоветское сознание цепляется за любую критику Маркса как за поддержку, также категорически не желая вникнуть в смысл критики.

Маркс и Энгельс являются в коллективной памяти большой доли старших поколений советских людей священными символами . Эти имена связаны с нашей великой и трагической историей, их страстные чеканные формулы замечательно выражали идеалы этих поколений и обладают магической силой. Всякая попытка подвергнуть какую-то часть учения Маркса и Энгельса рациональному анализу воспринимается как оскорбление святыни и отторгается с религиозным чувством.

Беда в том, что товарищи из моего поколения относятся к марксизму как к Откровению, но спорят о нем, как о теории. Тут возникает «бессмысленный» конфликт. Ведь спорить с верующими грешно — но и они не должны облекать свою веру в униформу рациональности. Откровение и теория должны быть разведены в разные ниши сознания, так чтобы можно было спорить о теории как об интеллектуальном инструменте, не затрагивая религиозных чувств.

Я, например, верю в те идеалы , которые «озвучил» Маркс — в свободу и социальную справедливость, будущее братство в коммуне и т.д. Однако, кроме идеалов Маркс дал интеллектуальную конструкцию, обладающую чертами теории. В «наш просвещенный век» авторитет теории резко усилил воздействие идеалов и, с другой стороны, привлекательность идеалов «защитила» теорию. Если учесть еще и художественные качества текстов Маркса, то можно говорить о кооперативном эффекте, который и определил масштабы распространения марксизма в среде европейски образованной интеллигенции (а уж от нее и в массы — но уже без теории, а как священный текст, состоящий из идеалов и заклинаний).

К теории нельзя относиться так же, как к Откровению. Она — не более чем инструмент. К одному объекту она приложима, к другому нет. Если кто-то согласен в том, что теория Маркса оказалась неприложима к объекту под названием «Россия», то для него говорить «я подхожу к проблемам России как марксист» — бессмыслица, если речь идет о рациональном изучении проблем России. Можно сказать: «я подхожу к проблемам России с теми идеалами, которые так хорошо сформулировал Маркс», но это не слишком сильная позиция, поскольку без подкрепления авторитетом теории формулировки Маркса не были бы так привлекательны, а сегодня их и вообще стараются не применять — истерлись за полтора века.