Многие пожилые шахматисты мечтают поскорее достичь отметки шестьдесят, позволяющей им играть в чемпионатах мира и Европы для сеньоров. Вспоминаю, как Багиров жаловался, недобирая двух недель до желанной даты: «Ну что мне стоило шестьдесят лет назад немного поторопиться!» Едва разменяв седьмой десяток, в этих турнирах играли Марк Цейтлин, Яков Мурей и другие известные гроссмейстеры. Если посмотреть на таблицы чемпионатов, нетрудно заметить, что число участников в них неизменно растет, а сами турниры становятся всё популярнее.

Еще более впечатляющую картину можно было наблюдать в ветеранских турнирах по бриджу - куда более массовых, чем шахматные. Многие бриджисты с нетерпением ожидали 55-летнего возраста, еще совсем недавно дававшего им право выступать в таких турнирах. Желающих стало так много, что Всемирная федерация бриджа решила начиная с 2004 года «повысить планку» до шестидесяти лет.

В отчетах о ветеранских шахматных турнирах нередко можно встретить жалобы игроков, приближающихся к восьмидесяти, а то и перешагнувших этот рубеж: фора, которую они дают «молодым» (шестидесятилетним), слишком уж велика. Резон в этом есть. Ведь восемьдесят, даже семьдесят лет — совсем не то же самое, что шестьдесят. Ратмир Холмов заметил как-то, что в шестьдесят, даже в шестьдесят пять он не чувствовал возраста, но играть после семидесяти стало много труднее. Здесь совсем по-другому ощущаешь тяжесть бытия.

Иногда ветераны принимают участие и в обычных открытых турнирах. Тогда рядом с их фамилией можно увидеть грустную букву «s», означающую, что обладатель ее достиг почтенного сеньорского возраста. Конечно, шахматист может говорить, что это только буква на бумаге, а в душе он по-прежнему молод. Есть счастливые люди, которые до глубоких седин ощущают себя молодыми, но если в повседневной жизни им это частенько сходит с рук, то шахматы безжалостны и к таким счастливым натурам.

Слою «ветеран» происходит от латинского vetus (старый) и означает опытность, большой стаж деятельности. По Далю, ветеран - это одряхлевший солдат, заслуженный старец. Такое определение устарело, конечно. Следует реабилитировать, во всяком случае по отношению к шахматам, и другое, осуждаемое «Словарем русского языка» как тавтологическое, словосочетание — «старый ветеран». Потому что появились старые ветераны и ветераны молодые. А на подходе — еще более молодые! Не удивлюсь, если в будущем будет сделана градация ветеранов; появятся суперсеньоры, юни-орсеньоры, а там — кто знает — и кандидаты в юниорсеньоры!

Помимо пенсионного и предпенсионного поколений в шахматах в последнее время возникло еще одно, которое в литературе Зинаида Гиппиус называла «подстарками». Их возраст начинается обычно после тридцати, задолго до тех тридцати пяти — сорока, которые Ботвинник когда-то называл лучшими годами шахматиста. Сегодня в этом возрасте сходят со сцены, лишь немногим удается еще держаться в авангарде, но все они познали уже неудачи и разочарования. Тем же, кто, несмотря ни на что, пытается противостоять новому потоку, еще предстоит залезать на деревья, покрепче держась за ствол, уходить из юрты в пургу и быть съеденными «молодыми варварами», как Доннер называл идущих на смену.

Возрастная планка, при которой шахматист чувствует, что энергия и амбиции его идут на убыль, постоянно снижается. На турнире в Вейк-ан-

Зее 2005 года после захватывающего поединка с Александром Морозеви-чем, судьба которого решилась в обоюдном цейтноте, Найджел Шорт признался: «Я чувствую себя совершенно опустошенным. Ментально я превращен в руину. Нет никакого сомнения, что это следствие моего возраста». Хотя Шорт и был старейшим участником, ему исполнилось только сорок. Приведу мнение — такое ли уж шутливое?
– опытного тренера Евгения Владимирова: «Современные шахматы с ускоренным контролем времени на обдумывание лицам старше тридцати не могут быть рекомендованы, а тем, кому за сорок, - должны быть категорически запрещены. С медицинской и гуманной точек зрения».

Владимиру Крамнику год назад исполнилось тридцать, но он говорит: «Я чувствую себя уже немного ветераном и не собираюсь продолжать играть в шахматы до конца моих дней. Быть может, еще лет десять, точно не больше. Скажем, до сорока — это максимум».

Петру Свидлеру было двадцать пять, когда он сказал: «Хотя я и не ощущаю себя стариком, понимаю, почему приглашают в турниры Рад-жабова или Карякина. Надеюсь, что пяток-то лет в серьезных шахматах у меня еще есть...»

Чтобы добиваться сегодня успехов, надо работать еще интенсивнее, подбрасывая в топку еще больше угля. Неудивительно, что и сгорание происходит много быстрее. Процесс этот касается любого вида спорта, и шахматы не исключение. В каком возрасте будут зачислены в ветераны мальчишки и девчонки, начавшие играть в пять-шесть лет и ставшие гроссмейстерами, еще не закончив школы? Первая клонированная овца Долли начала в сравнительно молодом возрасте проявлять очевидные признаки старения - эффект, который никто не мог предвидеть. Жизнь спортсмена на высоком уровне не может продолжаться бесконечно, и мы не можем предугадать, какими будут результаты сегодняшних вундеркиндов в возрасте, скажем, двадцати пяти — тридцати лет. Сохранится ли у них творческий запал, любовь к игре, желание снова и снова что-то доказывать, наконец, просто нервная энергия? Потому что в шахматах, как в сказочном Зазеркалье, даже чтобы оставаться на одном месте, нужно все время бежать.

В любом профессиональном спорте снижение результатов связано с сильными перегрузками и травмами, не позволяющими организму функционировать на прежнем уровне. У шахматистов потеря мотивации и энергии, изнашиваемость нервной системы и ослабление концентрации внешне проявляется менее заметно, создавая нередко иллюзию случайности неудачи, - мол, в следующий раз будет по-другому, еще смогу, ведь раньше же получалось. Поэтому перемещение на вторые, а потом и на третьи позиции в шахматах зачастую происходит много болезненнее, чем в других видах спорта, где приговор выносит сам организм, не выдерживающий перегрузок, с которыми легко справлялся в молодости.

«Я не чувствую себя старым, у меня еще достаточно энергии. Единственная разница между мной в тридцатилетнем возрасте и сегодняшним заключается в том, что тогда я всегда находился в прекрасной форме, а сейчас форма переменчива: порой нахожусь в ней, порой нет», — говорил Карпов, когда ему исполнилось пятьдесят. Ему трудно признать, что возраст — объективный фактор, с которым нельзя не считаться, а «переменчивая форма» как раз и есть следствие возраста.

В июле 2003 года сорокалетний Каспаров сказал: «Мои последние, далеко не лучшие результаты, по-моему, абсолютно не связаны с моим возрастом... Самая большая разница междумной 20-летним и мной 40-летним — в моей шевелюре. Точнее, в ее цвете и пышности».