— Вы никуда не повезете меня, — возразил Брансон. — Нападение на человека не является таким уж серьезным преступлением.

— Данное обвинение вам еще не предъявлено, и не будет предъявлено, — любезно сообщил Рирдон. — Это будет совсем уж последний день, когда я прибегну к помощи закона из-за удара по зубам. Вы поедете со мной совершенно добровольно, по собственному желанию, или же…

— Или же что?

— Или мне придется официально возбудить в отношении вас дело об измене родине и разглашении государственной тайны. И вот тогда мы посмотрим, как вам это понравится.

Брансон побагровел и, наклонившись вперед, почти прокричал:

— Я не предатель!

— А никто и не говорит, что вы предатель.

— Вы только что сами это сказали.

— Ничего подобного я еще не сказал, — возразил Рирдон. — По крайней мере, пока. На данный момент у меня нет оснований подвергать сомнению вашу лояльность. Но я вполне могу и покривить душой. Так что учтите — чтобы выяснить, что же вы скрываете, я готов пойти на самые грязные трюки.

— Вы хотите сказать, что не остановитесь и перед ложным обвинением?

— Вы поняли совершенно правильно. Мне нельзя оставлять ни одной неиспользованной возможности.

— И в то же время вы говорите, что желаете помочь мне?

— Конечно!

— В таком случае я могу сделать только два вывода: вы либо сумасшедший, либо считаете таковым меня, — ответил Брансон.

— Насколько я могу судить, вы действительно находитесь не в лучшем душевном состоянии, — согласился Рирдон. — Если это действительно так, то я хочу знать, что с вами произошло.

— Зачем?

— Потому что вы не первый и, насколько я могу судить, не последний человек, с которым это случилось.

Брансон прищурил глаза:

— О чем это вы?

— О помешанных. Я говорю об умных и талантливых людях, поведение которых вдруг неожиданно становится чрезвычайно странным. Добавлю, что таких людей уже достаточно много. Пора с этим кончать.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, и не хочу это понимать. Если вы считаете, что человек, взявший отпуск из-за того, что ему очень нужно отдохнуть, является сумасшедшим, то у вас самого не все в порядке с психикой.

— Но вы не просто взяли отпуск.

— Да?

— Если бы вы хотели по-настоящему отдохнуть, то взяли бы с собой жену и детей.

— У меня складывается впечатление, что вы гораздо лучше меня знаете, что мне надо делать, а чего делать не надо, — сухо заметил Брансон. — И чем же, по вашему мнению, объясняется мое поведение?

— Вы бежите от чего-то. Или, может быть, за чем-то. Но более вероятно первое.

— Убегаю от чего?

— Именно это я и хотел бы от вас услышать, — сказал Рирдон, не отрываясь взгляд от собеседника.

— Увы, это ваша теория, а не моя. И вы сами откапываете подтверждения для нее. Словом, либо вы рассказываете мне все, что знаете сами, либо наш разговор становится бессмысленным.

Нахмурившись, Рирдон посмотрел на часы.

— Я не могу оставаться здесь еще на день из-за пустых словопрений. Через двадцать минут отходит наш поезд, и мы еще имеем шанс успеть на него, если выйдем прямо сейчас.

— Да, но для этого вам придется тащить маня волоком. И, может быть, тогда я тоже смогу возбудить против вас дело о нанесении телесных повреждений.

— Пустая надежда. Любой компетентный адвокат скажет вам, что судиться с правительством бесполезно. Кроме того, я знаю, что делаю. В случае необходимости я могу прибегнуть и к закону.

— Ну, хорошо. Поехали.

Брансон встал на ноги, голова у него слегка кружилась. Об убийстве Элайн Лафарж пока не было сказано ни одного слова. Манера поведения Рирдона была угрожающей — но возможные обвинения, на которые он намекал, относились совсем к другой области.

Если человек преднамеренно и обдуманно убил женщину, то это является обычным преступлением, рассматриваемым в гражданском суде. Но здесь в дело вмешались военные власти. И при этом они откровенно намекают на безумие обвиняемого.

Интересно, что бы все это значило?

Когда поезд уже мчался вдоль пригородных полей и садов, Рирдон опять возобновил разговор:

— Послушайте меня, Брансон. Я буду с вами предельно откровенным. Ради Христа, постарайтесь тоже снизойти до этого уровня. Я могу сказать, почему мы так заинтересованы в вас. А вы в ответ сообщите мне, что вы скрываете, что заставило вас податься в бега.

— Я не нахожусь в бегах.

— Сейчас — безусловно, нет. С тех самых пор, как вы мне попались. Но до этого вы прятались от всех, как заяц от лисы.