— Ничего не надо, — тихо проговорил Ур. — Свет потушите.

Лилипут выключил свет. Он знал, что у Ура бывают приступы слабости, головной боли. Знал и то, что помощи в такие минуты Ур не принимал никакой. Просто должен был отлежаться.

— Как же это ты — на таком расстоянии, а? Метров двадцать было до того дядечки, не меньше… Ну, лежи, отдыхай.

— Не уходите, Иван Сергеич.

— Как хочешь… Помолчим или рассказать тебе чего?

— Сколько людей на свете… и все разные, — прошептал Ур. — Почему так?

— А иначе и быть не может. У собак и то разные характеры, спроси вот у Машки, она понарасскажет тебе. Так что уж о людях-то?

— Такая пестрота… — Ур словно с самим собой говорил. Скрещиваются, сталкиваются… расшибаются друг о друга…

— Не пойму, чего ты бормочешь. Кто расшибается?

— Огромный пестрый цирк… и у каждого свой номер…

— Вот это точно, — уловил ниточку мысли Иван Сергеевич. — У каждого человека свой номер, а вернее — утверждает он себя по-своему в жизни. Я-то не показателен, неудачная особь, а и то делаю свой номер. Даже хобби себе заимел — роюсь в старых книгах, строчу в толстых тетрадях — радуюсь. Ну, а нормальные люди-то? У них у каждого по нескольку номеров бывает.

Ур с видимым усилием повернул голову. В полутьме комнаты нельзя было разглядеть лица маленького человечка. Чуть возвышался над спинкой стула силуэт его головы.

— Но ведь есть коренная, глубинная связь, — сказал Ур. — Разум — это ведь не просто детерминированный продукт деятельности развитого головного мозга… это ведь и система…

— Больно мудрено для меня, Ур. Но если ты о связях человеческих, то странно тебя слушать. Будто сам не знаешь, какие были и есть крупные общественные движения, объединяющие миллионы единомышленников.

— Да, Иван Сергеевич, вы правы… Я что-то не то говорю. Вы меня не слушайте, я устал очень… Глупостей много наделал…

Некоторое время молчали. Потом лилипут сказал:

— Вот что, друг ситный. Возвращайся-ка в свой институт. Вижу ведь, как ты маешься. Ну, побаловался цирком, душу отвел — и будя. Возвращайся, дело тебе говорю.

— Нет, Иван Сергеевич, не вернусь…

Утром к десяти, как всегда, Ур пришел на репетицию. Номер его в репетициях не нуждался, но цирковая традиция требовала общего присутствия. Мало ли что потребуется — одному помочь натянуть канат, другому — собрать на болтах «шар смелости», третьему — лошадь оседлать. Ур все это охотно делал.

Сегодня он был героем дня.

— Уриэль, здорово ты вчера подвесил болвана, — пробасил старший из группы Бизоновых, когда Ур взялся помогать ему устанавливать трамплин.

— Красиво было, клянусь твоей головой! — пылко воскликнул один из джигитов.

Очаровательная воздушная акробатка Зиночка Астахова послала ему воздушный поцелуй. А коверный Фима Ножкин подкатился мелким бесом, заорал тонким голосом в ухо: «Жюльничество это!», после чего высоко подпрыгнул, ухватился за перекладину турника и смешно засучил ногами.

Марина Морская тоже была тут со своими вертлявыми собачками. Как раз она готовила новый номер: поднимала на блоках дощечку, на которой мелко тряслась от страха белая собачонка.

— Давай помогу, — подошел к ней Ур.

Марина искоса выстрелила в него высокомерный взгляд.

— Официантке своей помогай, — процедила она сквозь зубы и повернулась к Уру широкой напудренной спиной.

После полудня Ур выпил у автомата три стакана воды с лимонным сиропом и прямиком отправился на свой любимый пляж.

Он опять далеко заплыл и лег на спину и следил задумчивым взглядом медлительное движение облаков.

Сейчас там перерыв. Ребята в буфете, и Рустам, который всегда впереди в очереди к прилавку, уже набрал для всех кефиру, булочек и пирожных, и вот они рассаживаются, и Нонна, сделав первый глоток, морщит носик и говорит: «Опять кефир несвежий». Валерка сидит рядом с Аней и острит. У него блаженные дни: Петечке Ломейко с его «Запорожцем» дана прочная отставка. Ах нет, Аня же в отпуске. Наверное, начала уже экзамены сдавать. Успеха тебе, Анечка…

А Марк с Аркашей орут про футбол, и Нина Арефьева напускается на них: интеллигентные с виду парни, а ведут себя как печенеги.

Потом — «на высадку» в настольный теннис. Сухонький стук ракетки о шарик. Шум, смех, подначка… Да ну их, пусть играют сами. Выскочить в сад, дать Джимке слизнуть с ладони кусочек сахару, поискать взглядом Нонну. В каком она сегодня платье? В светло-сером, песочном, сиреневом? Руки открыты до плеч, голова с заколотой гривой темных волос гордо вскинута… да нет, вовсе не гордо, просто вид такой… Нонна, погоди, обернись — я здесь… Что же ты глядишь так сердито?.. Пойми, нельзя мне было иначе, я влез в ваши дела и только напортил все — ведь только из-за меня, из-за выходки этой на пиреевской защите закрыли океанскую тему… Дело твоей жизни, Нонна… Да и вообще… нельзя, нельзя мне было приклеиваться так прочно…