Что печальнее, голова Фриды тоже покоилась на плече Фрица. Это плечо было побольше, хотя, несомненно, значительно жестче. Увы, похоже, она чувствовала себя вполне уютно и даже закрыла глаза. Фриц перехватил мой взгляд, обращенный на нее, и свирепо нахмурился.

Записка, которую я нашел в краюхе ржаного хлеба, лежала теперь у меня в кармане. У меня до сих пор не было возможности прочитать ее.

Красноглазый и не менее красноносый менестрель потряс свою кружку в надежде обнаружить там хоть каплю, а может, в надежде, что кто-нибудь обратит внимание на то, что она пуста. К концу рассказа голос его сел почти окончательно. Его можно было хоть сейчас брать и хоронить. Случись на дороге похоронные дроги, его бы приняли без расспросов.

Я одарил его благодарной улыбкой, хотя это потребовало от меня некоторого усилия. Неужели он правда считал, что мне требуется такая фора? Я заметил в глазах солдата циничную усмешку и понял, что тот думает точно так же.

– Если ты считаешь, что сможешь рассказать историю получше, майстер Омар, – безмятежно заметил он, – мне кажется, ты можешь начинать.

Компания ожила и зашевелилась.

– Странный выбор, признаться, – пробормотал нотариус рядом со мной. – Неописуемое изложение при достойном сожаления отсутствии поучительной морали.

Старая дама приоткрыла морщинистые веки.

– Не будем судить преждевременно! – сказала она. – Воздержимся от комментариев, пока не выслушаем другую историю. Можешь начинать, майстер Омар.

– Огонь требует дров, сударыня. Эй, трактирщик, налей-ка менестрелю кружку пива с пряностями и запиши на мой счет.

Фриц злобно покосился на меня и сжал кулаки. Потом встал и сделал шаг к огню.

– Запиши лучше на мой, – сказал купец. – Бедолаге это действительно не помешает.

Ай да Кошельки-Под-Глазами! Менестрель прохрипел что-то в знак благодарности.

– Не найдется ли у вас еще чашки вашего чая из трав, а, хозяйка? – попросила старуха. – А тебе, дитя мое?

– О да, благодарю вас, госпожа. – Может, у служанки нет имени, или ее хозяйка просто не позаботилась узнать и запомнить его? Плащ ее был тонкий и простой выделки. До этой минуты я не слышал ее голоса, да и лица почти не видел из-под полей шляпки. Я подозревал, что она простужена. А может, она просто была голодна.

Купец заказал еще пива себе и своей жене – если она и в самом деле была его женой. Нотариус порылся в своей котомке и сказал, что, возможно, и ему не помешает полкувшина легкого; при одной мысли о легком пиве мне чуть не сделалось дурно.

Фрида пошла приготовить чай и как бы невзначай коснулась моего плеча. Даже разливая пиво, Фриц не забывал следить за нами. Я нащупал записку в кармане – собственно, в его кармане, поскольку на мне была его куртка. Что за послание передала мне его сестра? Веселье и юмор, выказанные ею в прошлое мое посещение, куда-то делись. Неужели несколько месяцев в обществе этого мужлана могли так подействовать на нее? Или ее тревожило то, что я вряд ли продержусь эту ночь?

Жаль, что мне нечем скрасить ее жизнь. Как говорил мой старый друг Благонрав Суфский, сколько бы ты ни знал, для тебя в этом может быть гораздо меньше радости, чем для остальных. Что-то он еще говорил на эту тему, не помню только что.

– Ханнаил Ужасный родил Ноннила, – сказал я. – Ноннил родил Гросаля Жестокого. Гросаль…

– Мы еще не готовы! – перебила старуха. Она пребывала не в лучшем расположении духа, что неудивительно, учитывая выступление менестреля.

– Собственно, я еще не начал, – возразил я. – Я просто готовлю почву. Междуморье оправилось немного от первого потрясения. Конечно, от городов осталось лишь жалкое подобие былого величия.

– Неужели мы не можем выбрать рассказ повеселее? – простонал купец.

Я только улыбнулся ему.

– На трагедию надо отвечать трагедией, ибо как иначе сравнивать их? Так вот, Кайлам пятьдесят лет спустя… Можете вы представить себе пятьдесят лет правления северных варваров? Ужасных светловолосых дикарей?

Как раз в это время рядом проходил Фриц с большим медным кувшином, и на какое-то мгновение мне показалось, что он собирается опустить его мне на голову. Фрида бросила на меня тревожный взгляд, как бы предупреждая, что его обещание убить меня – не пустая угроза. Впрочем, это я знал и сам.

Когда все снова расселись и приготовились слушать, а огонь в камине запылал еще ярче, я начал.

– Я Омар – Меняла Историй, но это вы уже знаете. Как там начинал Гвилл? «Майне либе дамен унд геррен, надеюсь, мой рассказ понравится вам»? Так послушайте тогда Историю о Белорозе Верлийской.

Всю ночь Белороза помогала раненым, потерявшим близких, осиротевшим детям. Едва рассвело, она выскользнула из здания и поспешила по опустевшим улицам домой. Когда она поднималась наверх, в свою комнату, каждая ступенька на лестнице, казалось, кричала от боли в опустевшем жилище. Слуг она отослала накануне вечером, наверняка дом Утрозвезда сожгут еще до захода солнца, и всех, кого найдут в нем, ожидает неминуемая смерть.