Ветер стих на некоторое время как будто для того, чтобы матросы могли услышать чудесный голос юного певца.

В его песне говорилось о любви матери и колыбельном ее пении, о тихих долинах родины, о далеком детстве, о дружбе и любви к людям, о чувстве братства и сердечной близости друг к другу и обо всем светлом, хорошем и ясном, что существует в мире людей.

И неожиданно раздавшееся пение, и голос Кико, нежный и звонкий голос алазанского соловушки, и слова, и знакомый каждому мотив, так как песнь Кико имелась на всех восточных языках, и сам певец, скрытый за дверью, — все это как будто зачаровало взбунтовавшуюся команду.

Вместо того чтобы броситься на капитана и привести в исполнение угрозу, матросы стояли, точно вкопанные, прислушиваясь к пению.

Когда Кико кончил, первым опомнился боцман.

— Бог весть почему я вспомнил сейчас свою мать, — произнес он, избегая глядеть в лицо капитана.

— А я — своих деток, которые остались в Батуме, — произнес другой матрос.

— Моя покойная жена как будто прошла перед нами, — вырвалось у третьего.

— Но кто же этот ангел, умеющий так петь? — зазвучали другие голоса.

Быстро распахнулась дверь, двое матросов выглянули из-за нее и увидели Кико.

— Внук нашего пассажира Гассана!

— Ну, мальчуган, сам того не ведая, ты спас нас от очень дурного поступка, — проворчал присоединившийся к ним боцман.

Вся команда стала медленно расходиться, стараясь не смотреть на капитана.

— А все же мы плывем в Стамбул! — крикнул с палубы чей-то упрямый голос. — Вы не хотите, капитан, вести наше судно, так мы сами его поведем!

— Это обойдется в несколько человеческих жизней… Берегитесь, еще раз предупреждаю вас об этом, — ответил капитан.

Он подошел к мальчику, взял его за руку и повел в свою каюту.

— Ты Самит, внук Гассана? — произнес он и глубоко заглянул ему в глаза. — Но почему ты пел по-грузински?

Кико быстро опустил свои глаза. Молчание было его ответом. Он не хотел лгать, когда не мог сказать правды.

— Ты внук Гассана? — еще раз спросил капитан.

И опять промолчал Кико.

— Откуда же ты знаешь нашу дивную грузинскую песнь? Я тоже грузин, мальчуган, и смогу отличить грузина — своего одноплеменника.

Затем, пристально посмотрев в лицо Кико, капитан заявил:

— Нет… нет… этого не может быть… Ты не внук Гассана… Скажи всю правду…

— Я не могу лгать: я не внук Гассана. Но я дал слово, капитан, никому не открывать, кто я, — произнес Кико гордо. — И я должен сдержать его во что бы то ни стало.

— Кто бы ты ни был, мальчик, я должен отплатить тебе за услугу… Ведь если бы не твое вовремя подоспевшее пение, мои взбунтовавшиеся люди выкинули бы меня за борт, и я отплачу тебе, если понадобится, жизнью за жизнь, — сказал капитан и пожал руку Кико, как взрослому человеку.

— Моя команда, все эти матросы — бедные торгаши, — говорил он минутой позднее. — Они скупают товары в Батуме и Сухуме и отвозят их в Турцию, где и продают на рынке в Стамбуле. Вот и в этот раз мое судно должно было плыть туда, в Стамбул. Но сегодня нельзя плыть туда. Буря свирепеет с каждым часом, и судну грозит опасность. Но эти люди, жадные до наживы, не хотят понять этого… Ты видишь, они, несмотря на мое запрещение, все-таки плывут впе…

Капитан не докончил начатой фразы и отпрянул назад, успев схватить за руку Кико.

Страшный, как гром, оглушительный треск раздался где-то на противоположном конце судна, и в тот же миг поднялись вопли, испуганные крики и возгласы отчаяния.

— Я это предвидел! — вскричал капитан и, не выпуская руки Кико из своей, бросился с ним на палубу.

Волны уже залили большую часть палубы, когда капитан появился на ней об руку с Кико. По дороге им попался Гассан.

— Мы тонем! Мы тонем! Вели снаряжать лодку! Лодку, капитан! — кричал он, мешая грузинские и татарские слова.

— Снаряжай лодку! — прозвучал по всему судну энергичный голос капитана.

— Лодки нет… Волны сорвали шлюпку и унесли в море… — послышался ответный голос из темноты.

Ветер покрыл эти слова страшным ревом. Гассан метался по палубе и призывал помощь Аллаха.

— Мы гибнем! Мы гибнем! Аллах, спаси нас! — кричал он, глядя округлившимися от ужаса глазами на прыгавшие вокруг него волны.

Капитан посмотрел на Кико, перевел взгляд на Гассана и, положив руку на плечо старика, произнес по-татарски: