Было ли «Чудовище рода Баскервилей»? Или это все чудовищная мистификация придуманная Ватсоном с подачи Шерлока Холмса? И кто есть кто из действующих лиц? И вообще, чем занимался до своей скоропостижной смерти сэр Чарльз Баскервиль? И почему Стэлтон так бездарно утонул на болотах, хотя знал там каждую кочку? И утонул ли он вообще? Ответы на эти вопрсы в рассказе Михаила Харитонова.
– Всякое сравнение хромает, как Полифем, - назидательно изрёк Шерлок Холмс, тщетно пытаясь разворошить тлеющие в камине угли лаковым рожком для обуви.
– Особенно это, - усмехнулся Ватсон.
– Полифем не хромал. Он был одноглазым.
Холмс поднёс руку ко лбу, сосредоточиваясь. Длинная тень метнулась по стене, украшенной портретом Её Величества и следом от пули.
– Нет, - с уверенностью сказал великий сыщик, поправляя левой рукой шаль, в которую он кутал тощую шею.
– Полифем хромает. Последний раз, когда я его видел на Пикадилли, он едва волочил своё левое копыто. Посмотрите, Ватсон, нет ли поблизости от вас какой-нибудь газеты, на растопку…
Ватсон молча подал другу смятую «Дейли».
– О, кстати, - заметил Холмс, бегло просматривая лист, перед тем, как скормить его огню, - уголовная хроника. Единственное, что может интересовать разумного человека в наше время. Кроме, разве что, объявлений о розыске пропавших родственников.
– А как же политика, Холмс?
– вздохнул Ватсон.
– Это самый неинтересный раздел уголовной хроники… Впрочем, иногда они соприкасаются. Вот, например, - он поднёс газету ближе к глазам, чтобы разглядеть слипающиеся в полумраке буквы, - кража серебряной посуды в Клубе Рыболовов… преступник, к сожалению, уже найден, - с неудовольствием добавил он.
– А вот поджог библиотеки… скорее всего, обычный пироманьяк, если только в ней не было чего-нибудь такого, что необходимо было уничтожить. Я допускаю, что Александрийскую библиотеку сожгли только для того, чтобы испепелить какое-нибудь примечание на полях пыльного свитка. Да только ли библиотека? Несколько последних военных конфликтов… О, ну-ка, ну-ка… Смотрите-ка: «д-р С. Т. Н. извещает друзей о своём прибытии и просит как можно скорее связаться с ним известным им образом». Как я это пропустил… Я хочу сказать, что за таким объявлением может скрываться что угодно - или, точнее, кто угодно, вы не находите, Ватсон?
– Ерунда какая-то, - проговорил доктор сквозь зубы, отчаянно пытаясь подавить рвущийся наружу зевок.
– И в самом деле. Мы ведь говорили о чём-то интересном, а я читаю вслух вчерашнюю газету… Так вот, о Полифеме. Полифем хромает. Недавно это помешало ему удрать от полисмена, который и препроводил препроводил в участок как подозреваемого в мелком вымогательстве наличных денег у почтенных джентльменов. Проще говоря, в попрошайничестве… - он снова взялся за рожок, пропихивая бумагу к угасающим угольям.
– Я вообще-то имел в виду мифологическое чудовище, а не ваших сомнительных знакомых, - пробурчал Ватсон, шаря рукой под креслом.
– Холмс, оставьте эту штуку. Для углей есть кочерга.
– Вы её видите, Ватсон?
– осведомился Холмс, не прекращая своего занятия.
– Нет, - Ватсон скрючился, пытаясь достать до пола, где, по его предположениям, она могла лежать.
– И я не вижу, - констатировал Холмс, кутаясь в красный персидский халат, - а между тем, в нашей комнате всего лишь десять градусов по Реомюру. Это довольно холодно - даже для такого промозглого ноября, как этот.
– Вы способны с такой точностью определять температуру?
– оживился Ватсон.
– Способен, как и всякий человек, у которого перед глазами градусник, - острый подбородок Холмса вынырнул из потрёпанной шали и дёрнулся вверх, указывая направление.
Над дверью поблёскивал старинный французский градусник с алой каплей подкрашенного спирта в стеклянном брюшке.
Доктор тяжело вздохнул.
– Холмс, я столько времени провёл в вашей комнате, но никогда не обращал внимания на эту штуку. Я всё-таки очень невнимателен.
– Люди вообще мало на что обращают внимание, - отметил великий сыщик с плохо скрываемым самодовольством.
– Иногда кажется, что они слушают глазами и смотрят руками… О дьявол!
– он выдернул из камина затлевший рожок и замахал им в воздухе, распространяя запах палёного.
– Да, Холмс, и к вам это тоже отчасти относится, - заключил Ватсон, подавая Холмсу кочергу.
– Благодарю, - сухо ответил Холмс.
– Где вы её откопали?
– Нашарил под креслом. Как видите, руки иногда способны увидеть то, чего не видят глаза, так что ваше сравнение хромает, - не удержался доктор от колкости.
– Возможно, и хромает, зато оно зорко, - рассеянно сказал великий сыщик, разбивая кочергой обгоревшую головню.
– Зорко? Как Полифем?
– дожал Ватсон, подволакивая кресло ближе к камину: оттуда, наконец, повеяло теплом.
– Ну хотя бы, - невозмутимо ответил Холмс, - Если, конечно, иметь в виду не короля лондонских нищих и не злополучного пленителя Одиссея, а его более счастливого тёзку - лапифа-аргонавта, ставшего кносским царём. Мореплаватели обычно отличаются хорошим зрением.
– Э-э-э… Я думал, вы не читаете художественной литературы, - сказал Ватсон не слишком уверенно.
– И в этом вы совершенно правы, - легко признал Холмс, - зачем тратить время на чертовски занудных греков, когда есть Британская Энциклопедия? Тем не менее, мне однажды пришлось ознакомиться с соответствующим эпизодом легенд об аргонавтах, и весьма подробно.
– Но зачем?
– Ватсон вытянул ноги к огню. Сырая мгла, наполнявшая комнату, чуть отодвинулась от каминного зева, но недалеко: спине доктора было неуютно.