Это, впрочем, не исключает возможности некоторого номинального повышения заработка рабочей семьи. Если вместо отца начинают работать отец, мать и двое детей, то в большинстве случаев общая сумма получаемой ими заработной платы оказывается выше, чем прежняя заработная плата одного лишь отца. Но дело в том, что стоимость жизни при этом также повышается. Машина влечёт за собой увеличение размеров фабричного предприятия, и она губит домашнее хозяйство рабочего. Фабричная работница уже не имеет возможности быть домохозяйкой. Бережливость и расчётливость в израсходовании средств к жизни теперь невозможны.

Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которою он, формально по крайней мере, распоряжался в качестве свободной личности. Теперь он становится рабовладельцем и продаёт на фабрику жену и детей. Если фарисеи капитализма громко вопиют об этом «зверстве», то они забывают, что сами создали это зверство, сами эксплуатируют его и желают увековечить под красивым названием «свободы труда». Всем этим разговорам о «зверстве» рабочих-родителей достаточно противопоставить тот крупный факт, что ограничение женского и детского труда на английских фабриках отвоёвано у капитала взрослыми рабочими-мужчинами.

Маркс приводит многочисленные доказательства изнурительного действия фабричного труда на женщин и детей. Мы отсылаем к ним читателя и здесь приведём пример из новейшего времени, заимствуемый из книги Зингера «Исследования социального быта в фабричных округах северо-восточной Богемии» («Untersuchungen "uber die socialen Zust"ande in den Fabrikbezirken des nord"ostlichen B"ohmen», Leipzig 1885). Данные этой книги позволяют нам сравнить среднюю смертность детей в стране, почти совершенно незнакомой с крупной промышленностью, именно в Норвегии, с детской смертностью в стране с высокоразвитой промышленностью, которая в момент издания книги не была ещё ограничена законами в защиту труда, — именно в северо-восточной Богемии.

В Норвегии с 1866 по 1874 г. из 10 000 новорождённых обоего пола, родившихся живыми, умирало в возрасте до 1 года 1 063. В то же время в нижеследующих округах с высокоразвитой промышленностью на 10 000 новорождённых, родившихся живыми, приходилось смертных случаев на первом году жизни:

Итак, смертность грудных младенцев в фабричных округах оказывается в три-четыре раза выше, чем в отсталой по своей «культуре» Норвегии. Большую смертность в первом случае нельзя объяснить — подобно тому как это делают мальтузианцы — чрезмерной плодовитостью населения. Напротив, цифра рождений там очень низка. В исследуемых Зингером округах на 1 000 жителей приходится около 35 рождений в год, между тем как в Германии приходится 42, а во всей Австрии — свыше 40.

Помимо физического и нравственного калечения превращение незрелого человека в простую машину для производства прибавочной стоимости породило также «интеллектуальное… одичание… совершенно отличное от того природного невежества, при котором ум остаётся нетронутым без ущерба для самой его способности к развитию, его естественной плодовитости…» («Капитал», т. I, стр. 411).

Зато путём присоединения женщин и детей к общему рабочему персоналу машиной достигается один «благотворный» результат: это помогает, наконец, сломить сопротивление, которое мужчина-рабочий в мануфактуре ещё оказывал деспотизму капитала.

Какова же цель, ради которой капиталист вводит машины? Не для того ли, чтобы облегчить труд рабочих? Никоим образом. Машина имеет целью путём повышения производительности труда удешевить товары и сократить ту часть рабочего дня, в течение которой рабочий воспроизводит стоимость своей рабочей силы, в пользу той части, в течение которой он создаёт прибавочную стоимость.

Но мы видели, что машина тем производительнее, чем меньше та часть её собственной стоимости, которую она переносит на определённую массу продуктов. Эта же часть тем меньше, чем больше масса производимых ею продуктов. Масса эта в свою очередь тем больше, чем длиннее период функционирования машины. Безразлично ли для капиталиста, будет ли этот «рабочий период» его машины продолжаться, скажем, 15 лет при 8-часовой ежедневной работе или 7 1/2 лет при 16-часовой работе? По арифметическому расчёту время пользования машиной в обоих случаях одинаково. Капиталист, однако, считает иначе.

Он рассуждает так. Во-первых, в течение 7 1/2 лет при 16-часовой ежедневной работе машина передаёт общей массе продуктов не большую стоимость, чем в течение 15 лет при 8-часовой работе. Но зато в первом случае её собственная стоимость воспроизводится вдвое быстрее, чем во втором. Это создаёт для меня приятную перспективу получить в течение 7 1/2 лет столько же прибавочной стоимости, сколько во втором случае получилось бы лишь за 15 лет, не говоря уже о других выгодах, которые приносит с собой удлинение рабочего дня.

Далее, моя машина изнашивается не только при употреблении, но и тогда, когда она стоит в бездействии и подвергается влиянию стихий. Раз она стоит без дела, она ржавеет. Этот износ представляет собой чистый убыток, который я могу сократить путём сокращения времени бездействия машины.

Затем, в наше время непрерывных переворотов в области техники я каждый день должен ожидать, что моя машина будет обесценена более дешёвой или более совершенной в техническом отношении конкуренткой. Поэтому, чем быстрее я заставлю её возвратить свою стоимость, тем меньше опасность такой потери.