Николай Саква. Королев, Россия — 02.12.01

Очень приблизительно. Лишь в такой степени, чтобы ответить на некоторые практические вопросы, возникающие в тексте: что происходит с солнцем при продвижении на Север? что такое Падающие звезды и т. д.

У авторов никогда не возникало ощущения, что сюжет начинает жить самостоятельной жизнью, ведет вас самих за собой?

Стас. USA — 24.06.00

Нет, конечно. Но бывали (и нередко) случаи, когда из одной сюжетной ситуации возникала вдруг, как бы сама собой, другая, раньше совсем не планировавшаяся. Это не означает, разумеется, что «сюжет начинает жить самостоятельной жизнью» — просто по ходу работы появляются возможности, которые изначально нельзя было предусмотреть. Так возникает совершенно новый и неожиданный пейзаж, когда вы доходите до конца (незнакомой) улицы и сворачиваете за угол.

Как бы вы охарактеризовали то отношение к читателю, которое возникает у вас по написании той или иной книги? Чтобы думал? Сам? Развивал творческое мышление? Или прежде всего хотелось донести свое видение альтернативного мира с очень похожими на повседневность чертами. Заранее прошу прощения за размытость формулировки…

Андрей. Томск, Россия — 22.12.01

Вообще-то, в процессе работы меньше всего думаешь о читателе. Хочется только, чтобы это нравилось тебе самому, ну и, может быть, еще полудюжине твоих друзей. А уж что ты при этом «донесешь» — дело совсем десятое. «Нравится — не нравится», вот единственный, но величайший принцип оценки литературной работы. Все прочее же — литературоведение и литкритика, не будь к ночи помянуты.

Когда Вы писали Ваши произведения, был ли у Вас какой-нибудь общий план в голове относительно нескольких книг сразу (для примера, знали ли Вы, пока писали ОО, что Вы потом опишете, как Максим будет работать на Земле под начальством Сикорски, а потом еще и заменит его и будет опять иметь дело с Колдуном?)

Daniel Khaykis. New York, USA — 23.01.02

Нет. Все, без исключения, наши повести писались как совершенно самостоятельные. Может быть, у них (иногда) было «прошлое», но никогда не предполагалось никакого будущего. А «Далекая Радуга», скажем, вообще задумывалась и исполнялась, как ПОСЛЕДНЯЯ повесть «полуденного цикла».

Насколько похожими для Вас являются написание/создание литературного произведения и программы (я имею в виду, конечно, программу, написанную не для обработки данных, к примеру, а «для души» — например, упомянутую Вами программу, составляющую кроссворды)?

Алексей Лебедев. Н. Новгород, Россия — 04.10.02

По-моему, ничего общего между двумя этими занятиями нет. Написание программы больше напоминает процедуру решении математической или физической задачи — девять десятых работы происходит по неким алгоритмам. Литературная же работа — это на девять десятых процесс, идущий ВНЕ алгоритмов, помимо алгоритмов, вопреки каким-либо алгоритмам…

Борис Натанович, приходилось ли Вам с Аркадием Натановичем работать над двумя книгами параллельно? Или если Вы начинали писать крупную вещь, на другую Вы уже не переходили, пока первая не была закончена? Если Вам приходилось так работать, какие у Вас остались впечатления от подобного подхода?

Денис. Россия — 12.03.03

Мы не любили работать над двумя вещами одновременно — внимание рассеивается, исчезает ощущение сосредоточенности на ясной и определенной цели, ощущение очень важное и полезное. Но приходилось работать и над двумя. Например, параллельно с «Градом обреченным» писались и «Пикник», и «Малыш», и какие-то сценарии.

Пишете ли Вы Ваши книги от руки или на машинке или на компьютере? Каким образом способ написания влияет на процесс формирования книги?

Светлана. Baltimore, USA — 06.03.03

Сначала писали на машинке. Сейчас я пишу на компьютере. В формировании книги сам по себе процесс технического создания текста существенной роли не играет. Главное, чтобы было удобно и чтобы никакие технические детали по возможности не отвлекали бы от главного.

Мне кажется, что таких героев Ваших с братом книг, как Л. А. Горбовский или, например, Максим Каммерер, невозможно было целиком выдумать «из головы» и холодно просчитать их реакции на создаваемые в книге ситуации. Чтобы эти герои жили, чтобы мы в них поверили, необходимо наличие некоего родства душ между авторами и ТАКИМИ их героями. Поэтому вопрос: сколько в душе, в мироощущении, в поведении Л. А. Горбовского было взято от Вас, а сколько от Аркадия Натановича? А может быть, Вы тоже что-нибудь взяли от Леонида Андреевича?

Ник. Москва, Россия — 05.09.98

На этот вопрос я не могу ответить. Горбовский — образ собирательный в буквальном смысле этого слова. От самых разных реальных людей взяты для него отдельные черточки характера, какие-то привычки, ходовые словечки («можно я лягу?»), но главным образом он построен все-таки «из головы». Нам нужен был человек, олицетворяющий тот мир, который мы придумали, и мы этого человека сконструировали.

Как вообще возникали (и как теперь возникают) имена героев? Слышал я, что некоторые авторы берут их из мифологии, древней истории, комбинируют их, меняют созвучные слоги и т. д.

Alter. Иркутск, Россия — 26.06.98

О, зачастую это целая специальная процедура! Когда создается новый мир, немаловажно сделать его однородным и по возможности непротиворечивым. Там не должно быть «иностранных» имен, все имена должны принадлежать как бы к одной системе. Например, в мире Саракша («Обитаемый остров») все имена построены на «венгерской» основе: Серембеш, Чачу, Тоот — это все имена из венгерских романов, иногда, впрочем, слегка измененные. В Арканаре и на планете Саула — имена с сильным японским акцентом. А для того, чтобы получить множество имен в «Волнах…», пришлось сочинить даже простенькую программку на калькуляторе «Хьюлетт Паккард». Чаще же всего имена мы брали из случайно попавшейся под руку газеты. Без затей.