Миссис Берк заметно улыбнулась, и Уинтринхэм снова изумился, как хорошо она владеет собой. Однако это помогло ему сделать следующий шаг.

— Тогда, если это невозможно, и я соглашусь с вами, что подобная мелодрама вряд ли могла иметь место в действительности, то не было ли у него других врагов, у которых были особые причины ненавидеть его?

В глазах миссис Берк промелькнула едва заметная тень, но она быстро овладела собой.

— Даже если что-то подобное и могло иметь место, — тон ее голоса продолжал оставаться бесстрастным и спокойным, — вряд ли можно было ожидать такого развития событий.

Из чего Дэвид мог заключить, что Освальд Берк скорее сам мог убить, чем быть убитым. Он постарался прояснить ситуацию.

— Мне кажется, что у кого-то существовали достаточные причины его ненавидеть. Он мог предупредить его, тот потерял голову и убил его.

— О чем он мог предупредить? — спросила женщина.

Надежды Уинтринхэма не оправдались, и он спросил напрямую:

— Я полагаю, что вашему мужу не приходилось сталкиваться с тем, чтобы его шантажировали?

— Шантажировали! — это слово вызвало у нее негодование, но не более того. — Ах да, теперь я понимаю. Вам известно о прошлогодних заметках в газетах. Как вы понимаете, я не читаю бульварную прессу. Этим делом занимается наш адвокат. Только пару из них можно было назвать оскорбительными. Их остановили. Дело уладили без суда, газеты об этом умолчали. Конечно, это неприлично с их стороны. Мой муж всегда был добр к начинающим художникам. Он уделял им столько внимания и мог рассказывать о них часами.

— Ну, они не всегда находили у него поддержку, — заметил Дэвид. — Довольно часто все обстояло совсем наоборот.

— Только в тех случаях, когда он считал, что они понапрасну тратят время, или чувствовал фальшь в их произведениях.

— Многим казалось, что он поддерживает работы, которые по своей природе были фальшивыми или декадентскими.

— Это вопрос вкуса, — холодно ответила миссис Берк.

— Извините. Нам не следует вдаваться в эту область, тем более что я не слишком хорошо в этом разбираюсь. Но существует проблема отношения к нему студентов и других художников, которые были у него не в чести. Мне не кажется, что кто-либо из них относился к нему с такой злобой, что мог совершить убийство в ответ на оскорбленные чувства. Но люди искусства очень ранимы и легко выходят из себя. Не могли бы вы назвать кого-нибудь из тех, кто заходил к нему и был способен на такой поступок, в припадке ярости, например?

Она долго не отвечала, словно перебирала в памяти случайных визитеров, приходивших к ее мужу.

— Нет, — наконец сказала миссис Берк, — никто из них не был на это способен.

— Том Драммонд бывал здесь? — он вкратце описал его внешность, заметив, что юноша очень болезненно воспринимал его критику в свой адрес.

— Нет, я не могу вспомнить ни имени, ни соответствующего описанию человека.

— А его друг Кристофер Фелтон? Худощавое лицо с черной бородкой?

Второй раз за время его визита она слабо улыбнулась.

— У многих из них были худощавые лица и черные бороды. Но и его имя мне ни о чем не говорит. Вряд ли он приходил сюда, если они не были друзьями. Все наши гости относились к моему мужу с почтением.

Они вернулись на то же место, с которого начали. Никаких зацепок, и все те же вопросы повисли в воздухе. Дэвид поблагодарил ее и ушел. Этот разговор получился не столь сложным, как он опасался, но бесплодным. Опять у него сложилось впечатление, что у Освальда Берка был кто-то, кого он считал своим врагом: миссис Берк явно не хотела касаться этого вопроса, и, похоже, этот человек не имел к искусству никакого отношения.

С этими скудными сведениями Дэвид отправился домой к своей жене. В данный момент делать ему было больше нечего, и он решил не возобновлять своих попыток до конца уик-энда.

Дэвид сдержал данное себе слово и ни в этот день, ни в последующее воскресенье ничего не предпринимал. Для пущей уверенности он решил провести с Джил целый день за городом. Они миновали Хенли, выехали к Темзе поблизости от Уолленфорда и перекусили на вершине холма Синоден Хилл, погрелись на солнышке, а затем отдохнули под прикрытием каменной ограды древнего поселения, наблюдая, как внизу у шлюза серебристой петлей изгибается река, полюбовались, как к северу возвышаются посреди равнины далекие башни Дорчестера. Потом выпили чаю в одном из немногих уже открытых в это время года кафе в Виндзоре и отправились домой.

В холле их встретила няня.

— Звонили по телефону, — объявила она. — Хотели поговорить с кем-нибудь из вас. Она даже не уточнила с кем.

— Она?

— Голос совсем молодой. Она назвалась мисс Мэннерс.

— Я не знаю никакой мисс Мэннерс, а ты, Дэвид?

— Возможно, это одна из пациенток, но мне трудно вспомнить кто. Память на имена с каждым днем становится хуже.

— Она совсем не похожа на пациентку, — заметила няня, — и оставила свой номер телефона на случай, если у вас появится желание перезвонить ей. Именно так она выразилась.

По голосу няни можно было понять, что звонившая выразилась совсем другими словами, поскольку, передавая сообщение, она даже отвернулась.

— Боюсь, что мы немного запоздали, — извинилась Джил.

Возможно, именно на это обижалась старая женщина, и это выразилось в неожиданно резкой манере. Но тут она с улыбкой повернулась к Джил.

— О нет, конечно, нет. Моя сестра не ждет меня раньше семи. Я сказала ей, что выйду из дома где-нибудь без четверти.

Джил почувствовала облегчение.