В Диокле мы видим пример человека, который «мудрость мира покорил юродству Креста». Он принадлежал к числу тех людей, которые, на каких бы поприщах ни были, неудержимо влекутся к тому, чтобы оставить все и вести суровую жизнь в нищете и самоотвержении ради Христа.

В молодости он тщательно изучил литературу и затем философию.

Но в двадцать восемь лет его душа переполнилась желанием стремиться к единому познанию — Христа Распятого. Он отказался от изучения мирских наук и стал отшельником. Более тридцати пяти лет выжил он в пещере, предаваясь размышлениям о Божественных истинах.

Интересна одна мысль, которую высказывал Диокл.

Он говорил, что тот, чья душа не привязана к Богу, увлекается какой-нибудь страстью и становится подобным демону или животному: животному, если он предается плотским наслаждениям, и демону, если предается злобе. Ему стали возражать, что невозможно, чтобы ум всегда был занят Богом. Он ответил что, когда душа занята каким-нибудь благочестивым размышлением или делом, то в это время она находится с Богом.

А вот пример замечательного сокрушения о прошлом своем, грехи которого мы обыкновенно так легко забываем и извиняем. Пещера Капитона была около пещеры Диокла. Он прожил в ней по меньшей мере пятьдесят лет, не позволяя себе даже такого невинного удовольствия, как прогулка по берегу Нила, протекавшего неподалеку.

В объяснение столь сурового отношения к себе он говорил, что не укротил в себе вполне демона и поэтому не может никого видеть. С такой суровостью относился он к себе за свои прошлые грехи, потому что он был вором, прежде чем стать отшельником.

В той же местности был старец по имени Илья, который по преданию прожил свыше ста десяти лет. Он жил в ужасной пустыне, а для жилья себе выбрал место самое неудобное, к которому был весьма трудный доступ. Это была пещера, которую нельзя было видеть без ужаса.

К ней надо было взбираться по чрезвычайно узкой и каменистой тропе. И так как она была скрыта колючими растениями и кустарником, то заметить ее было очень нелегко.

Там этот суровый к себе старец с дрожащими членами, изнуренными древностью лет и тяжестью подвигов, жил, так сказать, воздержанием, вкушая лишь три малые части хлеба и три оливы всякий вечер. И то было смягчением его первых постов. Ибо раньше он часто проводил без еды целые недели. Бог послал ему дар исцелять больных, какими бы недугами они ни страдали.

Когда видишь перед собой эту суровую тень прошлого, как совестно становится перед самим собой за всегдашние потакания себе, за привередливость, за избалованность, за всю ту изнеженность, которой мы живем, за те удобства, к которым мы привыкли, и так привыкли, что ради сохранения или увеличения их вступаем во всевозможные сделки с совестью и ради поблажки себе губим свое неоценимое сокровище — душу!

Город Оксиринк был расположен на западном берегу Нила и числился раньше в Нижней Фиваиде. Имя свое город получил от рыбы, носившей такое же название. Когда жители были язычниками, они воздавали этой рыбе Божеские почести. Впоследствии же город стал знаменит в летописях иночества множеством монахов, которые жили как в его ограде, так и по окрестностям.

Здесь невольно вспоминаешь слово, которое получали в обетованиях некоторые святые иноки, что ученики их умножатся паче звезд Небесных и песка морского. Вместе с тем, читая эти, кажущиеся нам невероятными, указания современников о великом множестве иноков, понимаешь, какая духовная жажда охватывала тогдашнее общество, которому после пессимизма, обуявшего лучших людей язычества, христианство поверх страданий земной жизни указывало на ликующую вечность.

Город Оксиринк представлял собой скорее целый единый монастырь, чем город, населенный жителями разных сословий. В нем насчитывалось не менее десяти тысяч монахов и двадцати тысяч монахинь.

Прежние общественные здания и храмы, посвященные некогда ложным божествам, были тогда переделаны в жилища для монахов. В городе было видно более монастырей, чем мирских домов. Не было даже ни одной башни, ни одного уголка в стенах, где бы не жили отшельники, которые повсюду воспевали днем и ночью хвалу Богу, делали из этого большого города как бы единый храм, посвященный величеству Славы Божией.

Кроме частных монастырских церквей было двенадцать храмов, где собирался народ.

Жители города по своему благочестию так любили оказывать гостеприимство всем бедным прохожим и чужестранцам, что нарочно выставляли сторожевых у городских ворот, чтобы они при появлении странников давали им знать, и сторожа наперебой созывали их к себе.

Особенно выказывалось их соревнование в гостеприимстве, когда приходил какой-нибудь пустынник.

Они бежали навстречу к нему, как будто дело шло о том, чтобы принять к себе Ангела. Всякий тянул его в свою сторону — кто за руку, кто за мантию, чтобы отвести его к себе. Руфин передает, что в его время в этом большом и населенном городе не было ни одного язычника, ни одного еретика и что епископ мог свободно проповедывать на публичных площадях, как в церкви. Однако этот город раньше был захвачен гонением, возбужденным в Египте Георгием, ложным патриархом Александрии, на кафедре которой его поставили ариане, изгнав с нее святителя Афанасия. Тогдашний епископ Оксиринкский Феодор, который не заслуживал быть пастырем такого святого града, имел слабость перейти на сторону еретиков.