— Горе мне, несчастному грешнику, так незаслуженно носящему имя отшельника! Я видел Илию, я видел Иоанна в пустыне, или, что ближе к истине, я видел Павла в раю:

Эти слова возбудили еще большее любопытство в его учениках. Они еще настоятельнее просили у него объяснения, но он ответил лишь словами Писания: «Есть время говорить, есть время молчать». И, даже не подумав подкрепиться какой-нибудь пищей, он взял мантию св. Афанасия и поспешил опять к преп. Павлу, боясь, как бы тот не умер в его отсутствие. Едва он прошел часа три, как внезапно увидал преп. Павла подымавшимся в небо в ослепительном свете в сонме блаженных духов.

— О, — закричал он, бросаясь на землю и посыпая голову свою песком, — о, Павел, зачем ты покинул меня! Зачем не дал ты мне возможности проститься с тобой!? И неужели я должен был потерять тебя так рано, узнав тебя так поздно?

В то же время он ускорил шаги и совершил остальную часть пути с такой скоростью, что сам был ею изумлен.

Дойдя до пещеры, он нашел тело отшельника, который стоял на коленях с поднятой головой и с руками, протянутыми к небу. Это положение тела, которое не могло быть принято трупом, заставило Антония предположить, вопреки бывшему ему видению, что Павел еще жив, и он стал рядом с ним помолиться, но, не слыша его вздохов, которые вырывались обыкновенно у него во время молитвы, он, поняв, что преподобный Павел умер, бросился к нему на шею, чтобы дать ему печальное лобзание.

Облегчив немного свою скорбь этим выражением любви, он вынес тело из пещеры, чтобы погребсти его, и пел при этом молитвы и псалмы. Но, когда он захотел приготовить могилу, то был чрезвычайно смущен отсутствием какого-нибудь орудия для копания.

«Если я вернусь, — рассуждал он сам с собой, — мне нужно три дня для возвращения. Если же я останусь здесь, дело нисколько не подвинется. Лучше всего, о, Господи, мне умереть и последовать за Твоим доблестным воином, предав около него последнее издыхание!»

Так размышлял он, а Бог послал ему двух львов, которые выбежали из глубины пустыни с длинными гривами, развевавшимися по ветру. Антоний сперва несколько испугался и возвысил свой ум к Богу, прося помощи. Но эти звери, вопреки своей природной лютости, приблизились к телу святого Павла, улеглись у его ног и, махая хвостами, испускали мощный рев, чтобы свойственным им способом выразить сожаление о его смерти. Затем они стали разгребать когтями землю и, нарочно отбрасывая песок в обе стороны, образовали ров, достаточный, чтобы вместить драгоценные останки отшельника.

Совершив эту работу, они, как будто желая получить от Антония награду за труд, подошли к нему, двигая ушами, и, опустив головы, стали лизать ему ноги и руки.

Антоний понял по этим ласкам, столь необыкновенным для этих диких животных, что они просят его благословения. Он воздал хвалу Иисусу Христу, всесильную волю Которого творили эти звери, и произнес за них к Богу краткую молитву:

«Господи, без воли Которого не упадает ни один лист с дерева, не гибнет ни малейшая птица, дай этим львам то, что Ты считаешь для них необходимым!»

После этого он дал им знак удалиться и, приняв на свои плечи тяжесть тела праведного отшельника, положил его в могилу и засыпал его песком.

Отдав таким образом останкам преподобного Павла последний христианский долг, он вернулся в свой монастырь, унося с собой одежду из пальмовых листьев, которую сплел себе святой старец. Он рассказал своим ученикам все происшедшее и ежегодно в великие дни Пасхи и Троицы имел обыкновение одевать на себя эту драгоценную одежду.

Св. Иероним, описавший эту жизнь и узнавший о ней из уст учеников преп. Антония, заключает свой рассказ о ней следующими прекрасными размышлениями.

«Я спрошу у тех, кто обладает столькими сокровищами, что даже не может их счесть, кто воздвигает дворцы из мрамора, кто заключает в одном ожерелье из бриллиантов и жемчугов цену нескольких наследств, — спрошу их, в чем нуждался этот старец, лишенный всего. Вы пьете из кубков, украшенных драгоценными камнями, а он удовлетворял жажду из пригоршни; вы рядитесь в одежды, сотканные из золота, а он был одет хуже, чем последний из ваших рабов. Но небо открылось для этого нищего, а ваше великолепие не помешает быть низверженным в ад. Как ни был он гол, он сохранил белое одеяние своего крещения, а вы с вашими безумно дорогими одеждами утратили его. Павел восстанет во славе, хотя теперь он покрыт лишь грубыми песками; а столь богато украшенные гордые памятники, заключающие ваш прах, не предохранят вас от вечного огня. Сжальтесь же над самими собой. Пощадите, по крайней мере, те сокровища, которые вы так любите! К чему погребать трупы в золоте и шелку и к чему сохранять тщеславие среди вздохов и слез? Разве в драгоценных тканях тела богатых будут сохранены от тления? Кто бы ни прочел эти строки, вспомни, молю, о грешном Иерониме, который, если бы Бог предоставил это на выбор, предпочел бы бедное рубище Павла с его добродетелями пурпуру царей со всем их могуществом».

Нельзя без волнения читать это сказание. Вот необыкновенный закал душ!

Пробыв столько десятилетий без общения с людьми, Павел, когда пришел к нему человек, и тогда не порывался к нему и еле позволил увидать себя. Что могли сказать друг другу в эту беседу эти два человека, с такой искренностью, силой и исключительностью искавшие Бога? Какие духовные тайны, доселе заключенные во внутреннем мире этих людей, не получили здесь выражения на языке человеческом?

Видно, даже в великом пустынножителе Антонии не совсем умерла потребность, составляющая один из типичнейших признаков человека, — общения с себе подобными, и сколько трагизма в этом вопле души: