Станислав Лем
Воспитание Цифруши
Когда Клапауция назначили ректором университета, Трурль, который остался дома, поскольку терпеть не мог любой дисциплины, не исключая университетской, в приступе жестокого одиночества соорудил себе премилую цифровую машинку, до того смышленую, что втайне уже видел в ней своего наследника и продолжателя. Правда, всякое между ними бывало, и, в зависимости от расположения духа и успехов в учении, иной раз звал он ее Цифрунчиком, Цифрушей или Цифрушечкой, а иной раз - Цифруктом. Первое время игрывал он с нею в шахматы, пока она не начала ставить ему мат за матом; когда же на межгалактическом турнире она одолела сто гроссмейстеров сразу, то есть влепила им гектомат, Трурль убоялся последствий слишком уж однобокой специализации и, чтобы ум Цифруши раскрепостить, велел ему изучать в очередь химию с лирикой, а пополудни они вдвоем предавались невинным забавам, например, подыскивали рифмы на заданные слова. Именно этим и занимались они в один прекрасный день. Солнышко пригревало, тихо было в лаборатории, только щебетали реле да на два голоса звучала рифмовка.
– Внемлите?
– предложил Трурль.
– Литий.
– Взор?
– Раствор.
– Солнце?
– Стронций.
– Тюльпан?
– Пропан.
– Храм?
– Вольфрам.
– Уста?
– Кислота.
– Кой черт, сплошная химия!
– не выдержал Трурль.
– Ты что, не можешь другой извилиной пошевелить? Убит!
– Карбид.
– Хлебнуть?
– Ртуть.
– Акация?
– Полимеризация.
– Прадед?
– Радий.
– Силен?
– Этилен.
– Довольно химии!
– разгневался Трурль, видя, что так можно продолжать без конца.
– Это почему же?
– возразил Цифрунчик.
– Такого запрета не было, а правила во время игры не меняют!
– Не умничай! Не тебе меня учить, что можно, а чего нельзя!
Между тем малыш преспокойно продолжал:
– Теперь ты. Магний?
Трурль не отзывался.
– Гафний? Цезий? Кобальт? Спасибо, я выиграл!
– заключил Цифруша.
Трурль, тяжело дыша, начал было озираться в поисках гаечного ключа, но затем, овладев собою, сказал:
– Хватит на сегодня играть. Займемся-ка более высоким искусством, а именно философией, поскольку она - царица наук и как таковая касается абсолютно всего. Спроси меня о чем хочешь, а я отвечу тебе дважды, сперва по-простому, а после по-философски!
– Правда ли, что тепляк - это подогретый земляк?
– спросила машинка.
Трурль откашлялся и произнес:
– Нет, ты не так меня понял, твой вопрос касается словаря...
– Но ты же сказал, что философия касается всего на свете!
– настаивал Цифрунчик.
– Спрашивай про другое, раз я тебе говорю!
– Почему скверный делец не то же самое, что деловитый сквернавец?
– И откуда ты только берешь такие дурацкие вопросы?!
– возмутился Трурль.
– Ну, хорошо. Выучки тебе еще не хватает, это понятно. Знаешь ли ты, чего хочешь?
– Малость поинтегрировать.
– Да не в эту минуту, осел, а в жизни!
– Хочу превзойти тебя славой!
– Это желание суетное, не стоящее усилий и уж наверняка не достойное быть целью всей жизни!
– Тогда почему ты увешал стены грамотами да дипломами?
– Просто так! Это не имеет значения. И больше мне не мешай, а то я тебя вмиг перепрограммирую!
– Ты не можешь так поступить, ведь это противно этике.
– Хватит. Идем на чердак - я устрою тебе наглядную лекцию по философии, а ты слушай молча, учись и не встревай!
Пошли они на чердак, Трурль приставил лесенку к дымоходу, поднялся по ней, за ним взобрался Цифранчик, и вот уже они стояли на крыше, откуда вид открывался далеко-далеко.
– Взгляни-ка на лесенку, по которой мы поднялись, - благожелательно сказал Трурль.
– Куплена она мною по случаю, однако оказалась длинновата, а укорачивать ее не хотелось, уж больно хорошее дерево; вот и проделал я в крыше дыру и в нее просунул излишек. Как видишь, теперь лесенка на два метра выше кровли. Если подниматься по ней, то поначалу каждый твой шаг имеет однозначный и ясный смысл. Но если, оставив внизу чердак, ты будешь взбираться и дальше, смысл, содержавшийся в предыдущих твоих шагах, улетучится на уровне гребня крыши и не останется никакого иного смысла, кроме того, который ты сам вложишь в свои начинания! Поэтому, будучи спрошен, зачем я ставлю ногу на нижние ступени, я вправе ответить: "Взбираюсь на крышу"; но этот ответ не годится, если взобраться на самый верх! Там, наверху, дорогой мой Цифруша, надобно уже самому выдумывать цели и смыслы. Такова in ovo [в зародыше (лат.)] вся теория высших сущностей, то есть разума, который, высунувшись из болтанки и передряг материи, начинает дивиться как раз тому, что он разумен, и не знает, что ему делать с самим собой и что означают его сомнения! Запомни мои слова, Цифрунчик, ибо это чрезвычайно глубокая притча с философской подкладкой!
– Не значит ли это, что нас занесло чересчур высоко?
– поинтересовался малыш.
– В известном смысле да, по инерции, ведь этот процесс уже не притормозить, если он набрал ходу. А теперь сосредоточься, потому что я буду говорить о различии между возможным и невозможным.
– Я сам слышал, как ты говорил дяде Клапауцию, что можешь все! выпалил Цифруша.
– Ты замолчишь когда-нибудь или нет? Я говорил в другом смысле. Знание кладет конец удивлению, ведь того, кто все знает, ничто не в состоянии поразить! Поэтому меня ничто удивить не может, понятно?