— Когда вернутся?

— Не знаю.

— Может, мне тогда попозже зайти?

— Да нет. Не уходи. На, возьми. — Он протянул ей косяк.

Ивонна поколебалась, потом опустила сигарету в пепельницу, взяла предложенное и пару раз затянулась. Косяк как косяк, в конце-то концов. Недурной. Качественное сырье. Но ей по-прежнему было неуютно от того, как он на нее глядит, и она вспомнила тот вечер в «Роще», когда он дотронулся до нее и прошептал ее имя. Хорошо хоть сегодня у него в руке нет его любимого ножа. Кажется вполне нормальным. И все-таки что-то ее тревожило. Она поерзала на диване и сказала:

— Спасибо. Я пойду.

— Нельзя быть такой бессердечной. Ты готова разделить со мной косяк, так почему не желаешь остаться и поговорить со мной?

Он снова передал ей самокрутку, и она еще раза два затянулась, надеясь, что травка ее расслабит. Что в нем так ее беспокоило? Улыбка? Ощущение, что за этой улыбкой — лишь тьма?

— О чем ты хочешь поговорить? — спросила она, передавая ему косяк, и потянулась за своей сигаретой.

— Так-то лучше. Давай говорить про ту девушку, которую убили на прошлой неделе.

Ивонна вспомнила нож Мак-Гэррити и его блуждания в толпах зрителей на фестивале в Бримли. Жуткая мысль пришла ей в голову… Нет, не может быть! Теперь она испугалась по-настоящему: от ужаса по коже словно насекомые забегали. Ивонна взглянула на «Сон разума», и ей показалось, что она различает летучих мышей, снующих вокруг головы спящего, вонзающих в его шею вампирьи зубы. Кошка у его ног облизнулась. Ивонна почувствовала что-то вроде электрической щекотки в предплечьях и икрах ног. Насекомые и э-ле-е-е-ектрич-с-с-с-тво. Бог ты мой, трава была крепкая!

— О Линде? — Она услышала свой странный, чужой голос будто издалека. — А что о ней говорить?

— Ты с ней встречалась. Я знаю, что встречалась. Она была миленькая, правда? Как печально, да? Но так всегда бывает в мире, полном абсурда и случайностей, — вздохнул он. — Такое может стрястись с кем угодно. Где угодно. Когда угодно. И с красавицей, и с дурнушкой. Мы для богов, что мухи для мальчишек. Себе в забаву давят нас они. И звук — не взрыв, но всхлип. [19] Когда-нибудь ты поймешь. Ты читала об убийствах в Лос-Анджелесе? О богачах, которых зверски умертвили? Одна из жертв была беременная, знаешь ли. У нее вырезали плод из утробы. В газетах писали, что их убили такие, как мы, потому что они были богатые свиньи. Ты не хотела бы что-нибудь такое проделать, малютка Иви? Убить этих свиней?

— Нет. Я не хочу никому делать больно, — с трудом выговорила Ивонна. — Я верю в любовь.

— «Коса Его срезает равно и невинных, и виновных. И мертвые нетленными восстанут».

Ивонна закрыла уши руками. Голова у нее бешено кружилась.

— Прекрати! — крикнула она.

— Почему?

— Потому что ты действуешь мне на нервы.

— Почему я действую тебе на нервы?

— Не знаю, но это так.

— Это возбуждает?

— Что?

Он наклонился к ней. Ивонна увидела гнилые зубы, обнажившиеся в презрительной, надменной усмешке.

— Когда ты психуешь — это тебя возбуждает?

— Нет, меня это нервирует, а тебя, видно, возбуждает.

Мак-Гэррити рассмеялся:

— Ты не такая глупая, какой кажешься, малютка Иви. Даже когда ты обкурилась. А я-то думал, что Стиви тебя хочет только из-за твоей щелки. Но щелка-то у тебя ведь узенькая, а?

Ивонна почувствовала, что заливается краской до корней волос — от гнева и смущения. Мак-Гэррити с любопытством разглядывал ее, точно какой-то необычный вид растения. Совы на гравюре Гойи, казалось, что-то шепчут в ухо спящего.

— Тебе незачем мне ее показывать, — заявил он. — Я уже видел.

— О чем ты?

— Я наблюдал. Когда ты была со Стивом.

Ивонну передернуло от омерзения и гнева. Она ткнула сигаретой в пепельницу так сильно, что искры опалили ей пальцы, и попыталась встать. Это было нелегко. Каким-то образом, она не понимала как, оказалось, что она опять сидит и Мак-Гэррити — рядом с ней, сжимает ее предплечье. Сильно. Его лицо было так близко от ее, что она чувствовала запах дыма и протухшего сыра, которым тянуло у него изо рта. Он отпустил ее руку и стал сворачивать сигарету. Она подумала, что тут-то ей и надо убежать, но чувствовала себя слишком тяжелой, чтобы двигаться. Косяк, подумала она, гашиш… Он всегда так на нее действует: появляется тяжесть, ее будто сносит в сторону течением, хочется спать. Но на этот раз сон превращался в кошмар.

Он протянул руку и дотронулся пальцем до ее щеки точно так же, как он делал это в «Роще», — прикосновение слизняка.

— Ивонна, — прошептал он. — Что плохого, если мы с тобой трахнемся? Мы же исповедуем свободную любовь, верно? Да и у него ты не единственная, ты же понимаешь.

Сердце у нее в груди застыло ледяным комом.

— О чем это ты?

— О Стиве. Думаешь, ты единственная девушка, которая приходит сюда и раздевается ради него?

Ивонне отчаянно хотелось избавиться от навязчивого и властного присутствия Мак-Гэррити, но еще отчаяннее она хотела знать, сказал он правду или нет.