— Да, я умею водить фургоны. Я умею водить все, у чего есть колеса. Я даже на аэроплане летала, — сказала Вайда.

— На аэроплане? — переспросил Фостер.

— Да, в Монтане несколько лет назад. Было здорово.

— Не похожа ты на летчицу, — сказал Фостер. — Черт, да несколько лет назад ты еще лежала в люльке. Может, ты летала на плюшевом медвежонке?

— Не волнуйся так за свой фургон, — сказала Вайда, возвращая разговор с небес на землю.

— Веди его осторожно, — сказал Фостер. — У этого фургона свой норов.

— Он в хороших руках, — сказала Вайда. — Господи, ты со своим фургоном почти такой же ненормальный, как он со своей библиотекой.

— Черт! Ну ладно, — сказал Фостер. — Так, я рассказал вам все, что нужно, а теперь поезжайте. Я остаюсь здесь и пока вас не будет смотрю за дурдомом. Воображаю, как будет весело, если тут все такие, как вчерашняя дамочка.

На земле белели клочки бумаги.

Обхватив нас с Вайдой руками, Фостер очень дружелюбно и утешительно обнял нас, словно пытаясь этими руками сказать, что все будет в полном порядке, и вечером мы увидимся.

— Ладно, ребятки, удачи вам.

— Большое спасибо. — Вайда повернулась и чмокнула Фостера в щеку. Прижавшись щекой к щеке, они героически выглядели отцом и дочерью — в том классическом стиле, который довел нас до этих самых лет.

— Влезайте, — сказал Фостер.

Мы влезли в фургон. Мне вдруг стало ужасно странно снова находиться в машине. Металлическая яйцовость фургона очень удивила меня — будто мне в известном смысле пришлось заново открывать для себя Двадцатый Век.

Фостер стоял на обочине, пристально глядя, как Вайда справляется с рычагами управления.

— Готов? — спросила она, обернувшись ко мне с полузаметной улыбкой.

— Ага, давно я в машину не садился, — сказал я. — Прямо машина времени.

— Я знаю, — сказала она. — Ты не волнуйся. Я знаю, что делать.

— Хорошо, — ответил я. — Поехали.

Вайда завела фургон, точно была рождена для приборной доски, руля и педалей.

— Хороший звук, — сказала она.

Фостеру понравилось, что ей все удалось, и он кивнул ей, как равной. Потом махнул — "путь свободен", Вайда выехала на этот путь, и мы отправились к доктору Гарсии, ждавшему нас в тот же день в Тихуане, Мексика.

Я уже забыл, как улицы Сан-Франциско добираются до автострады. На самом деле, я вообще забыл, куда бегут улицы Сан-Франциско.

Удивительно было снова оказаться снаружи, снова ехать в машине. Прошло почти три года. Боже мой. Когда я пришел в библиотеку, мне было двадцать восемь, а теперь мне тридцать один.

— Что это за улица? — спросил я.

— Дивизадеро, — сказала Вайда.

— Ах, да, — сказала я. — Действительно Дивизадеро.

Вайда посмотрела на меня очень сочувственно. Мы остановились на красный свет рядом с местом, в котором продавали летучих цыплят и спагетти. Я и забыл, что существуют такие места.

Вайда отняла руку от руля и похлопала меня по колену.

— Мой бедный маленький отшельник, — сказала она.

На Дивизадеро мы увидели человека — из садового шланга он мыл окна в похоронной конторе. Струей воды он поливал окна на втором этаже. Ненормальное зрелище — в такую-то рань.

Затем Вайда свернула с Дивизадеро и поехала вокруг квартала.

— Оук-стрит, — сказала она. — Помнишь Оук-стрит? Она выведет нас на автотрассу, а потом — до самого аэропорта. Ты же помнишь аэропорт, правда?

— Да, — ответил я. — Но я никогда не бывал в самом аэроплане. Я ездил туда с друзьями — это они улетали на аэроплане, но это было много лет назад. Аэропланы хоть как-то изменились?

— Ох, милый мой, — сказала Вайда. — Когда все это кончится, я вытащу тебя из библиотеки. Мне кажется, ты просидел там достаточно. Пусть поищут кого-нибудь другого.

— Не знаю, — сказал я, пытаясь сменить тему. Я заметил негритянку — она толкала по Оук-стрит пустую тележку из магазина "Сэйфуэй". Уличное движение вокруг нас было очень хорошим. Оно одновременно пугало и возбуждало. Мы ехали к автостраде.

— Кстати, — спросила Вайда. — На кого ты работаешь?

— В смысле? — сказал я.

— В смысле, кто оплачивает счета твоей библиотеки? — сказала она. — Кто платит деньги за то, чтобы она работала? Кто несет расходы?

— Никто не знает, — сказал я, сделав вид, что это и есть ответ на вопрос.