Мысли, вызываемые самим ходом событий, зарождаются разом не в одной голове.

Бывает и так, что люди утверждают что-нибудь такое, что им в самом деле неизвестно, для того только, чтобы узнать, верно ли они угадали.

Кто говорит что хочет, услышит чего и не хочет.

Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию.

Я одна шью, а все порют.

Кажется, я становлюсь похожа на шаха Багама, который всегда оканчивал свои рассуждения словами: «Не моя вина, если вы меня не понимаете, а я сам себя очень хорошо понимаю».

Мое желание и мое удовольствие было бы всех делать счастливыми, но так как всякий хочет быть счастливым лишь сообразно со своим характером или разумением, то мои желания часто встречали в том препятствия.

Род людской вообще наклонен к несправедливости.

Кто поет, зла не мыслит.

Учтивость основана на том, чтобы не иметь худого мнения ни о себе, ни о ближнем.

– Как вы полагаете, чем бы я была, если бы родилась мужчиною и частным человеком? – спросила однажды Екатерина.

– Мудрым законоведом, – ответил английский посланник.

– Великим министром, – сказал австрийский посланник.

– Знаменитым полководцем, – сказал французский посланник.

– На этот раз вы ошибаетесь, – возразила Екатерина. – Я знаю свою горячую голову; я бы отважилась на все ради славы и в чине поручика в первую кампанию не снесла бы головы.

Некий адмирал, рассказывая Екатерине II подробности морского боя, в котором он одержал победу, забылся настолько, что стал вставлять в разговор непечатные выражения. Присутствующие помертвели от ужаса. Очувствовался, наконец, и сам рассказчик и со слезами на глазах стал просить у императрицы прощения.

Екатерина спокойно ответила:

– Продолжайте, продолжайте, пожалуйста, я ведь этих ваших морских слов и названий все равно не понимаю.

– Никогда я не могла хорошенько понять, какая разница между пушкою и единорогом, – говорила Екатерина II какому-то генералу.

– Разница большая, – отвечал он, – сейчас доложу Вашему Величеству. Вот изволите видеть: пушка сама по себе, а единорог сам по себе.

– А, теперь понимаю, – сказала императрица.

Не запрещать им играть сколько хотят. Детские игры не суть игры, но прилежнейшее упражнение детей.

Вообще дети не любят быть праздными.

Детей не должно унимать или выговоры им чинить ради их детской забавы и игры, или детских малых неисправностей.

Буде желательно детей отвадить от игры, то на то вернейший способ есть – принуждать их несколько часов сряду играть тою игрушкою.

Никакое наказание обыкновенно детям полезно быть не может, буде не соединено со стыдом, что учинили дурно.

От младенчества дети обыкновенно плачут от двух причин: 1е, от упрямства, 2е, от чувствительности и склонности к жалобе. Различить и те и другие слезы можно по голосу, взгляду и по наружности детей; но те и другие слезы не должно дозволять.

Буде единожды приставники [4] детям отказали в чем, то чтоб криком и плачем не могли выпросить.

К учению не принуждать и за учение не бранить. Буде учатся хорошо своею охотою, тогда похвалить.

Детям трудно иметь прилежание. Страхом научить нельзя, ибо в душу, страхом занятую, не более вложить можно учения, как на дрожащей бумаге наткать.

Языкам не иначе учить, как разговаривая с ними на тех языках.

Запрещается принуждать детей твердить много наизусть. Сие памяти не подкрепляет.