Шрифт:
— И ты отказался? Не смеши родителей и Жозефа, который, конечно, подслушивает у дверей.
— Да, отказался, ибо не хочу никому служить.
— Единственные слова правды, которые я слышу: «не хочу служить»! Не хочу зарабатывать деньги.
— Я не отказываюсь от службы, я не хотел лишь бить при этом поклоны. Но когда кардинал предложил мне вступить в полк, я согласился.
— Опять вранье? Сам кардинал!.. Ха-ха! Да как ты до него добрался?
— Решение его высокопреосвященства и привело меня к вам, почтенный мой отец. Я в самом деле зачислен в роту гасконских гвардейцев.
— К капитану де Карбону? Не верю!
— Тогда, пожалуйста, взгляните на этот документ. Быть может, глаза нотариуса не откажут вам?
И Савиньон вынул из кармана рваного камзола заветную записку кардинала.
— Жозеф! Очки! — крикнул господин Абель.
Жозеф тихо открыл дверь, за которой он действительно стоял, и передал отцу очки в железной оправе. Тот напялил их на нос.
— Что вижу! — вне себя от изумления воскликнул господин Абель. — Сам Ришелье, письмо к папе, какой-то Кампанелла! Рука самого кардинала, сомнений нет! Но как это поручение досталось тебе?
— Быть может, кардинал объяснит это вам при личной встрече.
— При личной встрече? И ты можешь устроить это мне? О боже! Неужели обо мне могут вспомнить только из-за этого бретера, моего сына?
— Вы сами же спросили, могу ли я устроить вам встречу с кардиналом.
— Жозеф! Ты слышишь, он вхож туда!.. О боже!
— Я вхож, как видите, но теперь лишь как гвардеец роты капитана де Карбон-де-Костель-Жалу.
— Но ведь это же конь, мундир, вооружение! Не меньше тысячи ливров!..
— Но иначе мне не выполнить поручение кардинала, а следовательно, не явиться снова к нему, как вы в том заинтересованы.
— Это уже совсем другое дело! Но ты разоряешь меня! Я вынужден буду затронуть основной капитал, уменьшить ренту.
— Я возмещу затраты, как только театр заплатит мне за принятую пьесу.
— Ее освистали и денег не заплатят, — тихо вставил Жозеф.
— Снимай скорей эти лохмотья, они мне выворачивают душу. Но подпись кардинала! Лишь она заставит меня помочь тебе для вступления на военную службу. По крайней мере, все-таки будешь служить. Но кому? Кардиналу или королю?
— Франции!
— Отец, неужели вы решитесь разорить нас всех? — спросил Жозеф.
— Молчи! — прервал отец. — Не понимаешь, чего стоит эта подпись!
Так королевскому писцу господину Абелю де Сирано-де-Мовьер-де-Бержераку пришлось согласиться на трату части основного капитала, кстати сказать, полученного им в приданое за женой.
Савиньон почувствовал, что он выиграл сражение, попробовал было «развить наступление» и оговорить интересы сестренки, но, услышав лишь первые слова Савиньона, господин Абель сердито замахал руками.
— Нет, нет! И слышать не хочу. Ты — на войну, а эти двое, — он махнул рукой в сторону Жозефа, — в монастырь!
Сирано ошибся бы, думая, что его отец согласился дать деньги ему. Нет, потомком Жан-Жака де Сирано, королевского егеря при Людовике Безумном, владела идея использовать привилегию, дарованную его предку больным королем, и только ради этого, чтобы приблизиться пусть хоть через нелюбимого сына, ко двору, быть принятым там и когда-нибудь показать всем придворным, что он, простой королевский писец, кое в чем превосходит всех графов и герцогов, согласен был господин Абель на расточительную трату.
Как бы то ни было, но коня и снаряжение гвардейца Савиньон получил.
Мать заботливо собрала его в дальний путь.
На восточных границах Франции, в особенности близ города Музона, шла война с испанцами, которую следовало избежать.
Савиньон, пробыв у матери несколько дней, полностью оправился и готов был к любым испытаниям, которые не заставили себя ждать.
Глава вторая. ЗАКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
Не помогает счастье нерадивым.
СофоклВсадник на усталом, еле передвигающем ноги коне, оставив позади не одну сотню миль, остановился у ватиканских ворот. Конь поник головой, готовый упасть. Всадник соскочил на землю и любовно похлопал его по взмыленной шее.
Граубинденец с длинной шпагой на боку направился к приехавшему с наглым, угрожающим видом.
— Пакет! Его святейшеству папе! — по-французски произнес путник.
— Чего бормочешь, будто сопли нос забили, — грубо по-немецки крикнул граубинденец.