— … да, она катается, а не стоит на коньках, как большинство, но вы ведь понимаете — генетика… ее не обманешь. Ваша девочка просто не пройдет по параметрам, ей никогда не выиграть даже любительского турнира с такими данными, — услышала Анфиса и, вместо того чтобы разрыдаться, что было бы нормально для ребенка ее возраста, подошла и взяла мать за руку:

— Пойдем, мама. Я уже не хочу быть фигуристкой.

Тамара Андреевна обескураженно последовала за дочерью к выходу и все ждала, когда же Анфиса заплачет. Но — нет. Уже в пять лет Анфиса Жихарева приучила себя не показывать эмоций никому, а уж публично размазывать по лицу слезы считала делом постыдным.

…Ночью, проснувшись от жажды, она пошла в кухню и, пробегая на цыпочках мимо спальни родителей, вдруг услышала, как мама говорит папе:

— Лёня, я до сих пор не могу отделаться от этого чувства. Меня словно не пятилетний ребенок за руку взял, а умудренная жизнью тетка… Это было так страшно… она ведь совершенно по-взрослому отреагировала, да что там… не каждый взрослый бы так смог. Она же так хотела быть фигуристкой — и вдруг…

— Томочка, у нашей дочери иначе работает мозг. Она умеет здраво оценивать свои шансы — что в этом плохого? Ну, была мечта, но она разбилась под влиянием обстоятельств непреодолимой силы, понимаешь? Анфиса никогда не будет хрупкой и воздушной, и, к счастью, ее это пока не беспокоит. Главное — не взрастить в ней комплексов по поводу внешности.

Вернувшись в свою комнату и совершенно забыв о мучившей жажде, Анфиса забралась под одеяло и принялась обдумывать то, что услышала. Придя к совершенно недетскому выводу о том, что есть вещи, не поддающиеся ее контролю, такие, как, например, рост или ширина плеч, она впоследствии сумела избежать подростковых комплексов и сопровождающих это неприятностей в виде расстройств питания, нарушений психики и тому подобного. Собственная внешность не была для Анфисы «не такой» — она научилась принимать и любить себя, попутно выставив на первый план достоинства, за которые ее любили и ценили. И отбоя от поклонников у нее не было никогда.

Институт она тоже выбрала такой, чтобы не разочаровать родителей — подала документы в медицинский и без проблем выдержала приличный конкурс. Отец, кстати, сразу сказал, что даже пальцем не пошевелит, чтобы помочь — у него был принцип никогда не протаскивать своих и «блатных». Но по поводу поступления дочери ему можно было вообще не переживать, Анфиса училась прекрасно, окончила школу с медалью, имела максимальные баллы, потому, конечно, поступила.

Праздника по этому поводу в семье не было — все прошло так, как должно, словно никто не допускал даже мысли о том, что Анфиса может провалиться. Это был единственный раз, когда Анфиса испытала что-то похожее на укол обиды — ей вдруг очень захотелось родительского внимания и хотя бы минимальной похвалы. Однако, взяв себя в руки и трезво все оценив, она пришла к выводу, что все правильно — не произошло ничего незаурядного, она сделала то, что была должна, так что и хвалить ее не за что. Людей ведь не хвалят каждый раз за хорошо сделанную работу, делать которую они априори обязаны хорошо.

Объяснив это себе, Анфиса больше не ждала одобрения от родителей, а потому и не разочаровывалась всякий раз, когда ее достижения проходили в семье незамеченными. Она окончила институт с красным дипломом, ее пригласили на работу в три престижные клиники, и ей оставалось только выбрать ту, что даст больше перспектив. Довольно скоро она написала и защитила кандидатскую диссертацию по сложной и спорной теме, и вот тут отец, возглавлявший кафедру в институте, пригласил ее на должность преподавателя. И Анфиса удивила его, отказавшись от предложения.

— Но… почему? — не понимал Леонид Николаевич. — С твоими данными тебе прямая дорога в науку, ты могла бы…

— Нет, папа, мне это не интересно, — перебила Анфиса, глубоко в душе очень переживавшая, что ее отказ обидит отца, но готовая отстаивать свою точку зрения. — Я закрыла для себя тему с наукой, мне больше нравится практическая сторона.

— Я не думал, что тебя так увлечет судебная психиатрия.

— Она ничем не хуже того, чем занимаешься ты. Мне всегда было интересно понять, что именно происходит в голове человека, решившегося на убийство.

— Эта тема, кстати, тоже перспективна для разработки, — заметил отец, но Анфиса только головой покачала:

— Папа, ты меня совсем не слушаешь? Я ведь сказала, что в науку не хочу, меня практика интересует.

— Делай как знаешь, — сдался отец, и в его голосе дочери послышались раздраженные нотки — он продолжал считать, что Анфиса должна идти по его стопам и писать докторскую диссертацию.

У нее же были совсем другие планы на собственную жизнь. Однако в этой жизни все пошло совершенно иначе.

Оперативник Лисин позвонил Двигунову ночью, а тот, конечно, не стал дожидаться утра и тут же набрал номер Каргополовой.

Полина выбралась из постели, чтобы не разбудить спавшего рядом Льва, и на цыпочках прошмыгнула в ванную, включила воду и проговорила в трубку:

— Да, я слушаю.

— Полина Дмитриевна, извините, что ночью, — раздался приглушенный голос Двигунова. — Звонил Лисин. Компания расположилась с комфортом, весь вечер жарили шашлыки, напились, теперь спят. Он потихоньку обшарил одну из машин, которая на сигнализации не стояла…